– От твоих слов прямо мороз по коже, Булат Галимович… Уж не собираешься ли ты просить санкцию на арест Борина? – как-то испуганно посмотрел на него прокурор.

– На арест нет, пожалуй. А вот сделать в квартире Борина обыск не мешало бы!

Некоторое время прокурор сидел молча, не отводя от Шамсиева своего недоумённо-испуганного взгляда.

– Обыск в квартире тяжелобольного, совершенно беспомощного человека? – наконец выговорил он. – Человека, лежащего, можно сказать, на краю могилы? Да что с тобой, Булат Галимович! Разве этому учит нас следственная этика? Что же ты собираешься искать там? Орудие преступления? Оно уже давно лежит в сейфе у следователя. Ты же видел, наверное, крови на нём нет, стало быть, не может быть её и на одежде убийцы. Да и травма закрытая, бескровная…

Шамсиев призадумался и чуть исподлобья, изучающе посмотрел на прокурора.

– Скажите, Александр Петрович, что так встревожило вас? Разве не заинтересованы вы в том, чтобы расследование завершилось как можно быстрее и успешней?

– Ради бога! Ради бога! Буду только рад! – взволнованно заговорил прокурор, покачав перед собой ладонями. – Но пойми, Борин – это гордость, это лицо нашего города. Перед его талантом преклонялись даже именитые артисты. И как человек он ничем себя не опорочил, был всегда честен, скромен. И вот тебе на – подозревается в убийстве! И кого ещё! Племянницы секретаря горкома! Кстати… – Трифонов неожиданно понизил голос, как бы успокаиваясь. – Ладно уж, буду откровенен, раз так. Мне только что звонил Прокопий Иванович, ну, наш секретарь горкома. Сегодня у Борина побывал и профессор Лемех. После твоего визита и допросов Борину стало плохо. И Лемех, видать, пожаловался Прокопию Ивановичу. Словом, секретарь недоволен. Он, знаешь, даже так выразился… Говорит, уж не приехал ли к нам новоявленный Иосиф Виссарионович, чтобы избавлять город от творческой интеллигенции…

– Ваш секретарь, по-видимому, остроумный человек, шутник… – проговорил чуть мрачно Шамсиев. – Но, в конце концов, каждый должен заниматься своим делом. Не стану же я поучать вашего Прокопия Ивановича, как ему следует вести партийные дела, хотя и имею право по уставу… Если он позвонит ещё раз, передайте вот что: я расследую уголовное дело не об убийстве племянницы секретаря горкома, а гражданки Аристовой, и не надо лезть со своим пятачком в чужой огород…

– Вообще-то я с тобой согласен, – примирительно сказал прокурор. – Признаться, мне и самому претит, когда в наши дела начинают влезать всякого рода критики и поучатели. Но что делать!

– Никого не слушать и следовать своей дорогой. Это я усвоил давно, – сказал решительно Шамсиев и, переждав некоторое время, заговорил уже более мягким, снисходительным тоном:

– Что касается обыска, то, признаться, я и сам ещё сомневаюсь. Как будто он оправдан, необходим, но уж слишком жестоко по отношению к больному человеку.

– Вот-вот, – поддержал прокурор. – И я ведь о том же говорю. Человек сражён болезнью, можно сказать, на ладан дышит. Не дай бог, ещё случится что с ним. Начнёт потом писать губерния…

С минуту все сидели молча, каждый думая о своём.

– Ну ладно, – произнёс, наконец, прокурор, поднимаясь с кресла. – Не буду больше мешать вам, пойду к себе. Надо ещё просмотреть почтовую корреспонденцию, узнать, чем недоволен, на что жалуется наш люд…

Ощупав с болезненным видом поясницу, он медленной, шаткой походкой направился к выходу…

Шамсиев посмотрел на часы.

– Без четверти четыре… – произнёс он задумчиво. – Давай-ка, Серёжа, закажем Пермскую облпрокуратуру, начальника следственного управления!