– Вячеслав Митрофанович, штабс-капитан Алмазов! – доложил брат.
– Ольга? – Новиков отрешенно посмотрел сквозь меня.
«Он что, не ожидал увидеть?» – Я не могла прийти в себя.
– Давайте выйдем…
– Вячеслав Митрофанович! Это я – Оля Алмазова! Вы что, не узнаете? – чуть не заплакала.
– Узнаю, узнаю! Как же не узнать? Как? – Его лицо вспыхнуло доброй улыбкой, и он произнес. – Простите…
– Что с вами?
– Моего брата Леонида убили. Вот, выкопали останки священников и среди них…
– Как?! – я зажала рот.
Вспомнила, что у Новикова брат был тоже полковником. Сразу забыла о себе, желая как-то утешить Вячеслава Митрофановича. Он попросил извинения и вернулся в редакцию готовить свежий номер газеты, а я осталась ждать, радуясь встрече и вместе с тем небывало волнуясь.
Он появился, но скрылся в штабе корпуса. А когда стало темнеть, наконец-то подошел ко мне:
– Я в вашем распоряжении!
Вокруг тысячами разноцветных ламп горели витрины магазинов, играла музыка, город гудел, словно проснувшись после долгой спячки. Я терялась, хотела предложить Вячеславу Митрофановичу повести меня в сквер к памятнику Петру Первому, в Бринкманский парк.
Новиков взял меня под локоть и повернул к дверям ресторана в гостинице «Бристоль».
«Зачем? Я никогда не была в ресторане!»
Мы поднялись под заполненные гомоном людей, увешанные люстрами своды.
– Ты знаешь, кто это? – Новиков показал на генерала, который пустился вприсядку по залу. – Шкуро!
Генерал, заламывая кубанскую шапку, заканчивал круг. Публика стонала от восторга.
Шкуро произвел на меня сильное впечатление: с открытым, мужественным, немного простецким лицом, проницательным взглядом, освободитель.
Когда он подошел к столу с офицерами, Новиков представил меня:
– Андрей Григорьевич, Ольга Алмазова. Добавлять что-то к фамилии считаю неуместным…
– Вам повезло, полковник! – улыбнулся Шкуро и поднял бокал: – За воронежских барышень!
Скопление офицеров, громкий разговор, бряцание саблями – все это оказалось мне в новинку. Я почувствовала себя неловко и взмолилась:
– Давайте уйдем…
Новиков согласился, и мы незаметно покинули зал.
Снова окунулись в буйство уличных огней самых причудливых комбинаций. Меня покачивало от прилива чувств. Вячеслав Митрофанович что-то рассказывал про оборону красных: белые взяли город почти без боя, караульный батальон Лебедева при первых выстрелах орудий разбежался, Лебедевым теперь занималась контрразведка.
– Вы его знаете? – спросила я.
– Когда-то вместе воевали с австрияками…
– Вот как бывает! А как вы относитесь к тому, что он теперь с большевиками?
– Предатель.
В глаза бросилось, как он переживал измену однополчанина. Новиков рассказал, что ему поручено сформировать в городе Смоленский полк и со следующего дня он к этому приступает, что добровольцы скоро возьмут Орел, а затем Тулу и Москву.
Я была на седьмом небе от счатья. Из головы повылетали все слова, которые собиралась произнести при встрече.
Только за полночь мы расстались в глубине привокзального квартала, где на порожках гостиницы меня ожидал брат.
Шкуро сдержал обещание: приказал открыть забитые продовольствием склады и раздать продукты горожанам. Поделился и привезенными в обозе мешками хлеба. Городская жизнь налаживалась. На базаре разгорелось небывалое оживление. Крестьяне опять повезли в город муку, масло, яйца. Воронежцы успокоились. В них поселилась уверенность, что отныне ни к кому не ворвутся красноармейцы, никого не ограбят и не уведут. Теперь повсюду ловили большевиков, которые не успели покинуть город.
Заработали губернская и городская управы. Улицам вернули прежние названия: проспект Революции переименовали в Большую Дворянскую; Плехановскую – в Большую Московскую. Стали возвращать хозяевам отобранные у них дома. Заводчикам – заводы. А на площади около бывшего здания губернского Чека расчистили площадку и повесили пятерых большевиков. Среди повешенных не было ни Лебедева, ни каторжника, который проводил обыск в Медвежьем. Когда я увидела две тонкие оглобли, соединенные перекладиной, на которых ветер раскачивал тела, и они вращались на пол-оборота влево, вправо, я не смогла смотреть и отвернулась.