Когда мы равняемся бамперами с желтым «Порше» слева от нас и Эмин замечает меня в окне, потому что Чумаков специально, улыбаясь во весь рот, отклоняется назад, автомобиль Золотова начинает грозно рычать, взрывая тишину и распугивая громкими выхлопами птиц с деревьев. Эмин явно зол, и эта злость может сыграть и за, и против него.

Мне не по себе, я не привыкла быть яблоком раздора, но сейчас выбрала сторону. Эмин знает, как мне не нравилось то, чем он занимался на треке: тотализатор, риск, алкоголь рекой. Да и самого Золотова здесь как будто подменяли: он становился злее, азартнее и часто переходил грань. Возможно, он думал, что я отталкиваю его из-за гонок и трагедии с Русланом. Полагаю, сейчас он поймет, что это не так.

– Желтый цвет убивает всю грацию «Порше», – заметив, что я смотрю на расползающиеся по хромированным бокам спорткара нарисованные языки пламени, комментирует Чумаков.

– Потому что ты предпочитаешь красный?

Все машины Чумакова, включая эту, были исключительно красными. Впрочем, как и бóльшая часть гардероба.

– Кто еще наносит аэрографию на тачки? Выглядит так же паршиво, как забитые рукава, – продолжает ворчать он.

– Говоришь, как мой отец, – усмехаюсь, намеренно глядя лишь прямо.

– Не припомню, чтобы он против татух Руса что-то имел или… Постой, это он тебя уму-разуму учил?

Чумаков кажется таким удивленным.

– Крошка Ру, только не говори мне, что у тебя тоже есть тату. И как мне после этого гонять спокойно?

– Заметь, я ничего не сказала. – Я сохраняю спокойствие, даже уголки губ не дрогнут.

– Тебя сдали красивые глаза.

– Твоя лесть мне побоку. У Золотова вместо задних сидений баллоны с закисью азота, – взываю к более насущным проблемам, которые Сашу как будто и не волнуют.

На середину дороги выходит темноволосая девчонка в короткой юбке и крошечном топе, которые явно стащила у младшей сестры.

– Бессмысленная примочка в городе. Азот может помочь ему только на финишной прямой, поэтому нам кровь из носа нужен запас секунд в десять. Скажешь, где у тебя татушка? – скачет он с одной темы на другую, но я сосредоточена на выдыхающей пар брюнетке, которая грациозно, словно прима-балерина на сцене Большого театра, размахивает руками.

На старт.

– Лучше смотри на дорогу, если хочешь победить, – говорю безразлично, насколько возможно, но мой голос все равно кажется каким-то сиплым от волнения. Все серьезно, это не шутки, слишком много поставлено на кон!

– Ну нет, мою фантазию не остановить. Это бабочка?

Я не отвечаю ему. Скорее слышу, чем вижу, как его нога на «Внимание!» подрагивает на педали, лишь слегка задевая ее. Видимо, он не так спокоен, как хочет казаться. Опустив голову, смотрю на его широкую ладонь, которая тянется к рычагу переключения передач, и пропускаю сигнал о начале гонки. И вот оно: сцепление сброшено, и Чумаков топит педаль в пол, а меня вжимает в сиденье с силой, формулу которой я помню наизусть еще со школьного курса физики.

Через несколько секунд, когда скорость более-менее выравнивается и я снова могу дышать, открываю навигатор: проверяю аварии и пробки на дорогах и составляю в голове самый короткий маршрут – все ради Глеба, нам нужно выиграть.

– Я знаю, куда он поедет. Я ездила с ним, – бросаю Чумакову, когда «Порше» сворачивает перед нами вправо. – Поезжай прямо, он думает, что срежет здесь. Я засекала – по времени одинаково, но тут дорога лучше.

Конечно, я ему не расскажу, как ездила по ночам дворами без прав, чтобы справиться с собой и вернуть контроль над своим телом. Это стыдно и больно. Нет ничего хуже, чем не знать, как оно отреагирует на стресс в следующий раз и сколько жизней из-за этого будут подвергнуты опасности.