…-А кушать сегодня будем?

–Кормить нас будут?

–А что сегодня на завтрак? Кашка?

–Дайте покушать.

Казалось, в десятом отделении собрался в этот момент весь мировой изголодавшийся люд. Словно здесь кормили раз в полгода и по очереди: сначала одного, через шесть месяцев другого, еще через шесть – третьего … и так же всех остальных.

–Ну, что? – заглянула к Алекс уже новая медсестра, видимо, пока она была «в отключке», медработницы сменились, – образумилась, красавица? Говорят, ты буянила ночью, все отделение перебудила, так что будешь теперь привязанная весь день лежать.

–В сортир-то хоть можно сходить?

–Нет, ходи под себя, – заржала медсестра.

–А шею можно отвязать? Я скоро задохнусь, – она, впрочем, тут же пожалела о сказанном, потому что медработники в психушке так же, как и больные, не гнушались снять с больного какую-нибудь драгоценность или вещь, а ей почему-то было жаль расставаться с невесть откуда взявшимся подарком. Тем более что от медальона постоянно исходило тепло, которое грело не только ее шею, а и пробиралось, казалось, к самому сердцу.

–Нельзя. А вдруг ты зубами себе руки и ноги отвяжешь. Покормят тебя в постели. Так что лежи и не вякай.

–Не хочу я есть, – с отвращением отвернулась от нее Алекс, – оставьте меня в покое.

–Ну, как знаешь.

–Можно, я ее порцию возьму? – тут же подскочила к медсестре какая-то толстушка.

Весь день прошел для Алекс как какой-то кошмар. У нее невыносимо болело все тело, несколько раз она мочилась под себя, и теперь задыхалась не только от удушья, но и от страшной вони собственных испражнений. А тут еще больные женщины то и дело подходили к ней, дергали за халат, смеялись. Несколько раз она уходила в забытье. В один такой момент вдруг очнулась от чьих-то ласковых прикосновений. Сначала Алекс подумала, что с нее на этот раз снимают медальон, однако кто-то боязливо, но настойчиво просто развязывал ей веревку на шее.

Алекс открыла глаза и увидела рядом с собой некрасивую рослую женщину лет пятидесяти, которая старательно высвобождала ей голову.

–Ты кто? – чуть слышно спросила Алекс.

–Я Нина. Нина Дорохова. Я молодец? Молодец?

–Ты молодец, конечно. Ты спасла мне жизнь. Ты умница.

–Я умница? А ты мне теперь булочку свою вечером отдашь?

–Конечно. Я теперь тебе буду отдавать все свои булочки.

–Все булочки будешь отдавать?

Женщина вытащила из кармана недокуренную кем-то сигарету и воткнула ее в рот Алекс. Потом поднесла зажженную спичку.

–Кури сигаретку, кури, дымок приятный, – заботливо проговорила она.

Алекс жадно затянулась.

–Дай понюхаю, дымок приятный? – наклонилась к ней Нина и со свистом потянула носом воздух, – о-о-о, дымок приятный.

–Да ты просто прелесть, Нина. Тебя мне сам Бог послал.

–Я прелесть? Меня Бог послал? – и, бормоча под нос что-то по-немецки, Нина отвалила…

Как потом узнала Алекс, Нина Дорохова в немецком языке – ас. Когда-то, после окончания института, она проходила стажировку в Берлине. Несколько лет преподавала немецкий язык в российском университете, потом, в результате несчастной любви, незаметно для всех «потеряла голову», и теперь регулярно проходила лечение в психиатрической клинике, остальное время жила у сестры, в доме которой выполняла «почетную» роль домработницы. В больнице Нина с удовольствием купала беспомощных сумасшедших бабушек, стирала их загаженное белье, мыла туалет. В общем, все, что должны были делать санитарки, но по причине того, что это очень грязная и неприятная работа, делать не хотели, делала в отделении Нина Дорохова. И все это она непременно сопровождала исполнением песен на немецком языке. А пела, кстати, очень и очень недурно…