Исландский язык – очень сложный. Вот, например, если приезжает человек в Рейкьявик, ему советуют: «Сходи на смотровую площадку в церкви». А дальше говорят название церкви. А оно такое: «Хатльгримскиркья»!

Бамс! И стоишь, придавленный названием. А потом добираешься до этой церкви, и она тебя бах! – ещё больше придавливает. Потому что она огро-о-о-омная. Высоченная. И похожа на гигантскую скалу. Или на извержение вулкана. В общем, на что-то огромное, серое и бесконечное. Я даже не смогла голову задрать, чтобы самый верх увидеть. Пришлось сесть на лавочку, а то голова кружилась.

Мы вошли внутрь. Билеты продавал очень весёлый дяденька, он всё время что-то забавное приговаривал, отчего каждый, кто покупал у него билеты, улыбался. А рядом с ним сидел другой, похожий на него, но помладше. У него был странный взгляд, и голова была свёрнута набок, он внимательно всех рассматривал сквозь очки с толстыми линзами и ничего не продавал. Рот его был полураскрыт, правая рука прижата к телу, а левая – засунута в карман джинсов.

– Смотри, – ткнул меня Гриша в бок. – Это, наверное, старший брат взял на работу младшего, чтобы ему дома не скучать, и нас всех ему показывает.

Внутри церкви было пустовато, как в гигантской пещере, только скамейки по обеим сторонам у прохода. Мама уже рассказывала нам про протестантов, в Риге мы видели такую церковь. Вот и тут почти не нашлось икон – всего две штуки, зато были большие окна и такой высокий потолок, что, казалось, под ним можно летать на самолёте. Ну или на вертолёте, маленьком таком, игрушечном. Чайки точно могли бы свободно реять над нашими головами внутри собора.

Наверное, столько места нужно для того, чтобы душа человека могла полетать внутри церкви во время службы, пообщаться с другими душами, поспрашивать, как у них дела, и снова нырнуть в прохладный воздух, отдохнуть от тела, где ей, может быть, тесновато (особенно когда мы носим куртки). Интересно, а танцевать душа умеет?

Я представила себе, что души людей похожи на чаек, которые витают под потолком. Вот они сделали один круг, другой, а потом зазвучала музыка, и они стали танцевать что-то красивое. Например, менуэт.

Откуда эта музыка? Я огляделась. За моей спиной стоял огромный орган, его фотографировали туристы. Но на нём никто не играл.

Просто он был такой красивый и внушительный, что при взгляде на него внутри человека начинала звучать музыка.

Папа сел и стал молча осматриваться. Потом он прикрыл глаза, совсем как мама возле трапа, когда вдыхала океанский воздух. Может, папа тоже слышал молчаливую музыку органа, а может, наблюдал за чаячьим менуэтом.

Гришка попытался дотянуться сначала до органа, потом до статуи, потом до деревянного резного балкончика, на котором должен стоять священник во время проповеди, но, когда мама шикнула на него три раза, плюхнулся рядом с папой и стал что-то спрашивать. А я отправилась фотографировать необычную икону, она была как будто из витражей. Мне хотелось показать фотографии моей школьной учительнице по истории искусств.

Потом мы поднялись по высоченной лестнице почти на самый верх.

Внизу был Рейкьявик. Он казался таким маленьким! Дома крошечные, много красных крыш. Папа показал мне домик, кровля которого заросла травой, причём по краям она была зелёной, а в серединке – желтоватой «Это сено, – объяснил папа». А я разглядела у этого домика пегих лошадок. Какие хорошенькие они были! Крошечные, как лошадки эльфов. Наверное, они жили в этом домике. Я представила себе разговор лошадок:

– Что у вас сегодня на завтрак?