– Спиногрыз? – удивилась я.

– Он же короед, мелюзга, поросюшка…

– Спасибо, Джексон. Думаю, Сеффи уловила общую идею, – перебила его Рокси.

– Не слышала, чтобы детей так называли, – улыбнулась я.

– А это у нулей так принято. Не всё в нашей жизни диктуют Кресты. У нас, нулей, свой язык, знаешь ли. Нам нужно хоть что-то свое. – Джексон впервые посмотрел в упор.

– Да, конечно, – сказала я после паузы.

– Правда? Ты серьезно так думаешь? – с вызовом поинтересовался Джексон. – У нас свои слова, свои выражения, свой акцент, а нам твердят, что мы не умеем нормально говорить, что мы неграмотные и косноязычные!

– Я так никогда не говорю, – сказала я.

– Но тебе наверняка не по себе. Слова-то похожие, а значение совсем другое, – продолжал Джексон. – Наш язык – это то, что вы, Кресты, не понимаете и не контролируете.

– Джексон, отстань от нее! – напустилась на него Рокси. – Сеффи, прости, пожалуйста, мне за него стыдно.

– Ничего-ничего. – Я пожала плечами. – И вообще я люблю, когда словами через рот. Тогда не остается никаких недомолвок.

Я пересела поближе к кроватке, потому что услышала, как ты кряхтишь – вот-вот заплачешь.

– Все хорошо, мама здесь. – Я прижала тебя к груди, чтобы успокоить.

Краем глаза я увидела, как Рокси шепчет что-то брату, а он слушает и смотрит на меня не отрываясь. Я решила не обращать на тебя внимания и проверила твой подгузник – полон доверху! Тогда я помыла тебя и стала переодевать, и тут Джексон подошел ко мне.

– Слушай, если хочешь влепить мне по роже грязным памперсом, валяй, имеешь право, – сказал он.

– С какой радости? – Я засмеялась.

– Рокси мне рассказала, кто ты, – признался Джексон. – Я тебя не узнал. Не сообразил, что ты из наших.

Моя улыбка мгновенно погасла.

Наши и чужие. Мы и они. Одно и то же. Вечно одно и то же.

Джексон посмотрел на мою дочку и опешил – как и все, когда видят ее впервые. Для Креста она слишком светлая, а для Нуля слишком темная.

– Как ее зовут?

– Калли-Роуз.

– Красивое имя. Ей идет, – сказал он.

Я только улыбнулась:

– Она дитя радуги, как в песне.

– Что ты имеешь в виду? – Джексон нагнулся посмотреть поближе.

– То, что она раскрашивает жизнь во все цвета радуги, а не то, какого цвета она сама.

– А, понятно.

– А где ты играешь? – Я кивнула на гитару.

– Ты про нее? – Джексон подтянул гитару так, что она легла ему под руку. – Всегда и везде. Где придется.

Я посмотрела вдоль прохода и сказала:

– Может, сыграешь, чтобы нас повеселить?

Я просто шутила, но Джексон тут же ухватился за идею:

– Только, чур, ты споешь!

– А если мне медведь на ухо наступил? – спросила я.

– Даже лучше! – Джексон ухмыльнулся.

Рокси замотала головой:

– Сеффи, прошу тебя, не подначивай его, он же и правда сыграет!

Я посмотрела на Джексона, который весь сиял, и решила, что Рокси права. Джексон явно из тех, кто сто процентов времени мчится вперед на всех парах.

– Ну что, струсила, да?

– Что споем? – спросила я, уложив уже задремавшую Калли обратно в кроватку. Наверное, она не проголодалась, просто ей было неудобно.

– Вы спятили. – Рокси была в ужасе.

– Что споем? – снова спросила я, ерзая от нетерпения.

– Предлагай, – сказал Джексон.

– «Дитя радуги»? В честь всех новорожденных в палате.

– Погнали, – сказал Джексон и забренчал по струнам. И запел, с вызовом глядя на меня.

Я глубоко вздохнула и после первых двух строчек вступила, сначала тихо, потом все громче с каждым словом. И поймала на себе удивленный взгляд Джексона, когда запела. Наверняка он думал, что мне храбрости не хватит. Но потом он улыбнулся – и мы запели в унисон, всё увереннее и увереннее.