Тем не менее он очень внимательно выслушивал все новые и новые истории, которые приключались с Пьером Шевалье в тех далеких краях, и предчувствие подсказывало ему: судьба неминуемо сложится так, что он тоже побывает в дивной «казакии», тоже познает многое из того, во что, хоть и с трудом, но все же верит или, наоборот, решительно, принципиально не верит.

– Кажется, я смогу помочь вам, – сказал д'Артаньян, выслушав от Шевалье еще одну, совершенно невероятную историю о том, как, отправляясь в поход, татары питаются кониной, которую «пекут», а точнее, размягчают под своим седлом. А пикантной приправой к этому блюду служит конский пот, которым пропитывается мясо во время скачки.

Д’Артаньян даже не стал уточнять некоторые детали, показавшиеся ему сомнительными в этом гастрономическом процессе. Не захотел интересоваться и тем, приходилось ли самому странствующему летописцу питаться подобным «деликатесом».

– Не смею рассчитывать на это, граф, – произнес Шевалье.

– Поэт Савиньен Сирано де Бержерак, вместе с которым я имел честь служить в гвардии его величества и даже сражаться под стенами Арраса, как-то познакомил меня с издателем Клодом Барбеном. Уж не знаю, что представляет собой этот господин как издатель, – ибо знакомство было случайным, а высказываться по этому поводу наш пиит не торопился. Однако замечу, что типография его, «Под знаком креста», лучшая в Париже. Об этом говорят многие.

– Хотите заверить, что под вашу рекомендацию и поручительство Барбен, возможно, согласится и финансировать издание моих трудов? – вопросительно улыбнулся Шевалье, помня, что во время беседы с любым спутником очень важно вовремя вернуться в мир деловых связей и приличествующей его положению вежливости.

По мере того как отряд втягивался в долину, воины Гяура становились все молчаливее и все настороженнее всматривались в серые гребни скал, нависающих над ее склонами с такой окаменевшей яростью, словно готовы были вот-вот обрушиться на них, чтобы навеки погрести под обвалом.

– Нужно было бы обойти эти погибельные места, князь, – негромко проговорил Улич, приближаясь к Гяуру. – Лучшего места для засады и черти не отыщут.

– Я уже понял это, гнев Перуна. Но что ты подскажешь, верховный советник: вернуть отряд, потому что долина страшноватая? – с мрачной иронией поинтересовался полковник, взглянув на Улича. – А потом объехать село, в котором тоже может оказаться засада? Убежать от показавшихся вдали всадников: вдруг за ними целое войско?

– Не гневи богов, князь.

– Мы должны пройти эту долину, – резким, мужественным тоном проговорил Гяур. – Даже если перед нами разверзнется преисподняя. Даже если преисподняя, советник!

– Я не советник. Воин! – поиграл желваками Улич. – Мы уже не раз говорили об этом, О-дар!

– Однако Тайный совет Острова Русов приставил тебя ко мне как верховного советника. Чтобы ты возникал со своими советами именно тогда, когда они уже бесполезны. – Гяур еще раз бросил ироничный взгляд и пришпорил коня.

Улич запрокинул голову. Несколько мгновений держал ее так, уставившись полузакрытыми глазами в высокие, подернутые лазурью, голубовато-белесые облака. Это, почти ритуальное, «обращение к небесам» он совершал каждый раз, когда Гяур или кто-либо другой, то ли умышленно, то ли по неосторожности, наносил ему душевную рану. Воля его не была настолько сильной, чтобы в любой ситуации оставаться невозмутимым. Это была одна из самых очевидных и страшных слабостей Улича, зная о которой, Тайный совет долго сомневался: стоит ли доверять ему роль верховного советника молодого князя Одара-Гяура.