– Не будет тебе прощения! – негодовала Меланья, стоя у печи. – Такого батюшку потеряли, да и я еле ноги унесла оттуда, всю оставшуюся жизнь трястись от страха буду.

– Ничего, бог простит, – успокаивала Прасковья. – Господь ко всем милосерден. Может, вашего тятю и моего домой отпустят.

Иван нахмурился и бросил на Прасковью недовольный взгляд.

– Кто ж их отпустит, столько людей солдаты погубили, всю вину теперь за это на них переложат.

Прасковья промолчала. Ей не хотелось спорить со свояком.

– Царствие небесное матушке и сестрице нашей Лукерье, – вставая из-за стола, негромко, но так, чтобы все услышали, произнес Моисей. Он обратил свой взор на образа и перекрестился. Рядом с Николаем Чудотворцем он поставил Черниговскую икону Божией Матери с простреленной грудью как напоминание о скорбном дне.

– Царствие небесное! – перекрестились все домочадцы.

Мария Грибова стояла у плетня. Мимо хаты как раз проходила Авдотья. Женщины поздоровались.

– Иди-ка сюда, – заговорщически проговорила Мария. – Намедни мне Семен по секрету сказал, что твой Еремей заглядывается на Глафиру.

– Как это? – опешила Авдотья, часто заморгав глазами.

– Как, как! – спокойно проговорила Мария. – Что промеж них было, я не знаю, но только крутится он возле нее.

– Это когда он тебе говорил?

– Еще до стрельбы, когда шинок пограбили, они горилку уворовали и распивали за поскотиной. Так он тогда глаз на нее положил. Степка даже морду ему набил.

– Брешешь! – вспыхнув глазами, злобно бросила ей в лицо Авдотья.

– Да вот те крест!

От неожиданности Авдотья обомлела и, немного помолчав, задумчиво покачала головой – не зря говорят, что все беды от красоты. Мужики падкие до красивых баб, и как их удержишь?

Мария заметила замешательство собеседницы и сказала:

– А ты порчу на нее наведи, чтобы неповадно было перед чужими мужиками задницей крутить.

– Да что ты! – всплеснула руками Авдотья. – Разве можно нам, православным, бесовщиной заниматься. Это ж все от черта.

– Ну, смотри сама, тебе виднее, только боюсь, чтобы твой мужик совсем не сосволочился.

– А к кому идти-то, чтоб управу на Глашку найти?

– К Луане сходи, к ней половина села ходит со своими бедами.

– Знаю я эту колдунью, много про ее дела слышала.

Медленно подбирался вечер. Авдотья подоила корову, управилась с домашними делами и с нетерпением поглядывала в окно. Мужики уже вернулись с полей, а Еремея все не было. Сын Витька ушел с ребятами гулять.

– А, будь, что будет, – пробурчала сама себе Авдотья и, накинув на голову платок, пошла к колдунье.

Чем дальше она отходила от дома, тем труднее становилось дышать, ноги отказывались идти. В конце села встретила женщину, которая гнала домой блудливую корову, припозднившуюся на пастбище. Она указала ей на хату Луаны и, глядя вслед, с болью подумала, что еще чью-то судьбу сломает старая ведьма.

Красно-желтые блики от горящего пламени печи выхватывали из темноты темно-серые дерюги, лежавшие на топчане. Старуха со сморщенным желтым лицом и девочка со спутавшимися волосами и узкими слезящимися глазами внимательно рассматривали гостью.

– С чем пришла? – тихо спросила колдунья. Она взяла с полки курительную трубку. – Христя, подай мне табак.

Девочка, осторожно передвигаясь, принесла из-за печи небольшой холщовый мешочек. Ведьма размяла в ладони листья табака и набила трубку. Устроившись поуютнее у печи, послюнявила пальцы и, быстро схватив горящий уголек, положила в трубку на табак.

– Что молчишь? – нахмурившись спросила колдунья.

– Тяжело мне, Луана, – сказала Авдотья.

– Вижу. Когда легко, ко мне не приходят.

Авдотья вдруг оживилась и торопливо рассказала ей о том, что поведала Мария.