– Господин офицер, выслушайте меня.

– Да, батюшка, говорите.

– Господин офицер, уведите солдат, и мы уйдем с миром.

– Я не могу, у меня приказ – арестовать зачинщиков. Мы уйдем, а вы учините разгром да спалите питейные заведения. Меня тогда отдадут под суд.

– Да разве можно создавшуюся ситуацию до смертоубийства доводить? – даже его борода затряслась от негодования. Он опустился на колени перед солдатами. – Прошу вас, – дрожащим хриплым голосом произнес он и воздел руки к небу, – ради всех святых, оставьте эту затею, не стреляйте в людей.

– А что делать? – пробормотал себе в усы исправник и повернулся к казачьему старшине. – Эти скоты только силу понимают.

– Но мы-то люди крещеные, – возразил Василий Хлам. – Не хотелось бы смертный грех на душу брать, тем более вам, Федор Петрович, отвечать за все придется.

А батюшка все молился. Он молил не за себя, он неотступно просил за своих прихожан.

Офицер соскочил с коня, подошел к нему, помог подняться:

– Ну, будет вам, батюшка, шли бы вы в храм, неужели у вас там нет никаких дел?

– Мое дело здесь, – твердо сказал священник и встал возле Анны.

– Не верьте им! – надсадно кашлянул и хрястнул палкой по пыльной земле Терещенко. – Солдаты не будут в баб да детишек стрелять. Да и батюшка с нами, а значит, и бог.

– Расходись! – зычно крикнул поручик, снова усевшись в седло. – Стрелять прикажу! – и пальнул из револьвера в воздух.

– Да что мы с ними цацкаемся! – закричал Харитон. – В прошлый раз жандармов разогнали и сейчас не побоимся, – он поднял камень и запустил в солдат. В строю раздался крик.

– Бей жандармов! – закричал Сковпень. – Громи шинок!

– Взвод! – звонко крикнул поручик, судорожно стиснув зубы. – Целься! Пли!

Над головами засвистели пули. Бабы закричали, дети громко заплакали. Вороны взлетели с деревьев и, громко каркая, полетели к поскотине.

Исправник с бурмистром ехидно засмеялись.

– С кого смеетесь, кровопийцы? – закричала на них Анна, прижимая одной рукой икону к груди, а другой держа за руку дочь.

– В последний раз требую разойтись по домам! – закричал поручик.

– А ты нас не пужай! – вспыхнул ненавистью Харитон. Он уже забыл, что жена и дочь стояли рядом с ним, подвергая себя смертельной опасности.

Сковпень, сдвинув брови на своем морщинистом лице и сощурив от негодования подслеповатые глаза, неистово закричал:

– Вот попомните, ироды, придет заступник христиан Стенька Разин!.. Он придет, непременно придет, господ и панов покарает. Ему нельзя не прийти, нашему благочестивому заступнику. Будет вам тогда кара божия за ваши злодеяния и грехи!

Харитон увидел напротив солдата – с колючими горящими глазами, уверенно держащего винтовку и готового лишить его жизни. Он видел, как эти чужие руки вдруг взвели курок и направили ствол на него. Дальше он уже ничего не понимал, не осознавал, потому что вмиг оглох, ослеп, превратился в дикое животное. Харитон сделал резкий бросок в сторону – его кулак врезался в скулу солдата. И он с грохотом повалился на землю.

Не успел Харитон опомниться, как тяжелый приклад ружья проломил ему голову. Он без сознания повалился на землю.

Тут не выдержал Федор. Выхватив из рук рядом стоящего крестьянина острый березовый кол, он выскочил из толпы и бросился на шеренгу солдат. Унтер-офицер выхватил шашку и с размаху отрубил ему руку. Несчастный скорчился от боли. Поручик из револьвера выстрелил ему в голову. Федор упал замертво.

– Поручик! – неистово закричал исправник. – Вы чего ждете? Они нас сейчас сомнут и покалечат! – и, теряя рассудок, выстрелил из нагана в толпу.

– Взвод! Пли! – скомандовал поручик.