– Одну миску отнеси в хату на стол, а вторую – дяде Демьяну. Скажи, мол, гостинец от меня.

Моисею понравилось такое поручение – лишний повод увидеть Прасковью.

– Ну вот, детки, – обрадовалась Анна, увидев на столе полную миску меда, – теперь будет вам с чем кашу да блины есть.

Из пустых сот вечером всей семьей за столом катали свечи. Для фитилей Анна принесла из кладовой толстую льняную нитку.

– Пчела – чистая божья тварь, – раскатывая в своих больших руках теплый воск, с особым чувством говорил Харитон.

– Почему? – спросил Иван.

– Потому что она мед дает, воск дает, а из воска мы делаем свечи, которые ставим к иконам как вещь чистую и приятную богу.

– Да. Божья угодница, – тихо проговорила Анна, взяла противень с готовыми свечками и вынесла в чулан, чтобы остыли.

– Тятя, а пчелы откуда появились? – полюбопытствовала Лукерья.

– Пчелы, доченька, – это божьи твари. Мне еще давно мой отец рассказывал, что до рождения святых угодников Зосимы и Савватия в России пчел не было, а водились они только в чужеземных странах. И жили высоко в горах, где-то рядом с раем, роились редко и никуда оттуда не улетали. А святые угодники вынесли пчел из рая и расселили по всему свету.

– И у нас в России?

– Да! И к нам их принесли. Поэтому-то пчелы – от бога. А осы и шмели – от дьявола, их мед нельзя есть.

– Ну, они жалят дюже больно, – возразил Моисей, глядя на свои опухшие кулаки.

– Пчела жалит только грешников. Живи по совести и в согласии с богом – и пчелы к тебе будут благосклонны. Меня ни одна сегодня не ужалила.

– А меня жиганули аж два раза.

– Значит, ты грешен, братка, – засмеялся Иван.

– Убивал пчелу летом? – серьезно спросил отец.

– Было.

– Вот твой грех и есть. И еще запомните, дети: пчел нельзя убивать, жизнь на земле будет до тех пор, пока будут жить пчелы. А когда все изведутся, наступит конец света.

– И люди все погибнут? – в глазах Ефима блеснул страх.

– Не только люди – все погибнет! Ну, я думаю, это будет не скоро.

На следующее утро Моисей затопил баню. Они с отцом закатили туда бочку с медом. Два дня топилась баня. После чего мед нагрелся и стал жидким, воск расплавился и вместе с мертвыми пчелами и личинками поднялся вверх. Харитон черпаком убрал все, что всплыло, в лагушок, залил водой и поставил в тепло, чтобы к Рождеству получилась медовуха. А чистый мед разлили в берестяные туеса.

Остаток лета и всю осень тяжело, со скрипом восстанавливали жилье погорельцы. Бурмистр больше помогал своим крестьянам, а уж казакам – в последнюю очередь.

Миклашевский появился в селе только после уборки хлебов. Посмотрел на новые дома, заехал на завод, а там свекла свалена в кучу. Того гляди гнить начнет.

– Ты чем тут занимаешься? – начал бранить он надсмотрщика. – Вредительством?

Тот упал на колени:

– Пан, это не моя вина, это погода виновата!

Глаза помещика вспыхнули яростью. Резко взмахнув плеткой, он стал хладнокровно избивать помощника.

Несчастный, корчась от боли, пытался закрыться от ударов руками.

– Я не позволю творить беспорядок на моем заводе! – орал Миклашевский.

Он орудовал плетью до тех пор, пока надсмотрщик не повалился на землю, распластав руки. Лишь тогда он угомонился и зло посмотрел на управляющего, стоящего рядом и трясущегося от страха.

– Так будет и с тобой. Мне жалеть тебя не за что. Работать всем без роздыха, пока не приберете всю свеклу!

После Покрова Пресвятой Богородицы голова казачьей общины Григорий Долгаль на общем сходе, обращаясь к казакам, сказал:

– Ну что, видите, мужики опять восстали в буквальном смысле из пепла, выстроили новые хаты, собрали урожай, жизнь в селе продолжается.