Очередной кусок обоев остался в руках, открывая исписанную цифрами стену.

Я вспомнила звонок, прозвучавший в этой квартире семь лет назад. Леха, тот самый сослуживец мужа, торопливо поздоровался и попросил:

– Ольга, позови Кирилла, пожалуйста.

– Он в магазин пошел. За хлебом…

– Он что? За чем пошел? – вроде бы не поверил собеседник.

– За хлебом. – Я рассмеялась. – Не за водкой же.

– Да. – Мужчина на том конце провода замолчал.

Ко мне подбежала Алиска и, схватившись за подол халата, стала тянуть в сторону кухни. Маленькие ладошки были перепачканы в муке, я затеяла лепить пельмени, и дочка помогала, честно поедая сырой фарш прямо с кружков теста. Удивительно, какие детали подсовывает память.

Ткань треснула, и оборка осталась в маленьких пальчиках.

– Давай, он тебе перезвонит? Диктуй номер.

Я потянулась к стаканчику с карандашами, Алиса отпустила ткань, и та повисла, касаясь тапок. Дочка обхватила ладошками ногу и стала нараспев повторять:

– Ма-ма-ма-ма.

На том конце трубки что-то с горохом упало, и собеседник торопливо стал диктовать цифры. Я записала их прямо на обоях рядом с косяком. Алиса, потеряв терпение, дернула меня в сторону кухни, и последняя тройка номера съехала в сторону.

– Я передам, чтобы он перезвонил.

– Ма-ма-ма-маааа.

– Нет, скажи, что я прошу хозяина… вашего перезвонить. – Он выделил голосом слово «прошу».

– Передам. – Я положила руку на светловолосую голову дочери, и та сразу замерла, словно поняв, что через мгновение мама будет в ее распоряжении.

– Скажу, что на коленях умолял. – Я развеселилась.

Но собеседник ответил неожиданно серьезно:

– Так и скажи.

Все еще смеясь, я повесила трубку и занялась дочерью.

Один эпизод, один отрывок из жизни. Сейчас уже не удавалось вспомнить, как отнесся к просьбе друга Кирилл, и перезвонил ли.

Отдирая обои кусок за куском, я молилась, чтобы запись сохранилась, чтобы не затерлась и не затерялась среди кучи таких же. Я не в первый раз чиркала на стене. Мама потеряла надежду приучить меня к блокноту или тетради. Даже если бумага оставалась рядом, рука все равно поднималась к стене над аппаратом.

Нетерпеливый рывок, и в руках остался пласт размером с альбомный лист. Старая стена была исписана цифрами, буквами и даже кривобокими цветочками. Я наклонилась к надписям, почти водя носом по бумаге.

– Ну же! Где?

Буквы, черточки, крючочки. Это мой почерк? Отрубите мне руку.

Засаленная бумага, по которой я водила пальцем, бормоча проклятия и, скорее всего, походя на умалишенную, не спешила давать ответы. Взгляд зацепился за смазанную, съехавшую тройку. Шесть цифр, написанных другой женщиной в другой жизни. Я потянулась к тому же самому стаканчику с карандашами, выдвинула ящик трельяжа в поисках пресловутого блокнота, не сводя взгляда с номера. Нашла только счет за квартиру, но это уже не имело значения.

Руки дрожали так, что шесть цифр походили на древний алфавит. Первая четверка или семерка? Какая разница, попробую и так, и так.

Я села на пол, всматриваясь в телефонный номер, записанный поверх требуемой к уплате суммы. Номер, за который цеплялась, на который возлагала надежды, даже если им не суждено сбыться. Все это могло оказаться большим пшиком. Кирилл пропал для всех, так почему этот Леха должен стать исключением?

Телефон валялся в метре, я подхватила аппарат, перевернула и, не обращая внимания на обломки пластмассы, нажала на рычаг. Тишина. Еще раз. Опять тишина. Снова. И услышала спасительный гудок, больше похожий на треск.

Я торопливо набрала номер, начиная с семерки, и до боли сжала трубку, ожидая ответа. Аппарат хрюкнул и ответил короткими гудками. Занято, ладно, значит, номер точно существует.