Я летал в облаках и сам понимал это. Мне надо было думать, что делать дальше, но я уже такой хер забил на эту армию и страну в целом. Но от меня зависели жизни людей, мои решения определяли будем ли мы жить в следующие двадцать четыре часа или нет. И что в итоге, нас пятеро, один еле ходит, у другого ПТСР, а Гонсалес, думаю на него можно рассчитывать. Я снял магазин винтовки, двадцать четыре патрона и еще магазины в разгрузке. На ребятах очень смешно смотрелась Иракская снаряга, а эти замызганные калаши, но к счастью русские умеют делать оружие, так что винотвке это не страшно, ведь машина это надежная, убойная, я бы сам предпочел бы Калашников в самой последней модификации, нашему AR-16. Гонсалес, Аллен с настоящей жадностью поедали пайки и запивали их растворимым тоником. Бедняги, думал я. Господи, лишь бы выбраться отсюда живым. Но кого волновала моя личная жизнь, Генерала Джеймса? Генерала Блэра? Буша? Мы ведь просто пешки на шахматной доске. Если король посчитает, что нужно пожертвовать пешкой, он непременно это сделает. Всегда я завидовал тибетским монахам. Их образ жизни основан на освобождение, духовном просветление, счастливом переходе промежутков в сансаре. А что мы? Смешно говорить, каждый раз диву даюсь, когда слышу выступление политиков. «Войска коалиции уже готовы войти в Ирак, освободить народ и защитить мир от великой опасности» Знаю, что это политика и мне, как простой пешки многого не понять. Но на войнах богачей гибнут бедняки. Ведь наш главнокомандующий просто не договорился с Саддамом и теперь много молодых парней, как с нашей стороны, так и с их, отдадут свои лучшие годы, здоровье, а некоторые и жизни, ради чьих-то приказов и желаний. И никто из нас ничего не сделает, мы так и будем плясать под эту дудку. Хотя некоторые могут начать в нее дуть, но это уже другая история. Я снял шарф с боевика, но наверняка у него есть имя, семья, которая его ждет дома. И эта семья свято верит в, то, что он борется с оккупантами, с врагами и никто из них не усомниться в нем. Они знают, что он делает это все ради них. Борется за каждый камешек, колосок, за каждую травинку, за землю эту. И я уверен, что он без колебаний бы отрубил мне голову, но в тоже время его сердце достаточно наполнено теплом, чтобы любить. Скорее всего я ошибаюсь и не понимаю, что происходит, но черт его дери, мне уже наплевать, я думаю, что не прав и точка. Этот шарф, от него несет потом, пылью, грязью и дешевым одеколоном. Хотя я уверен, от меня пахнет еще хуже.

«Мы учим молодых парней убивать, но их командиры никогда не разрешат им написать матерное слово на обшивке самолета только, потому что – это не культурно»

Пятнадцать минут минули быстро, никто их нас не успел моргнуть и глазом. Парни были с виду очень измученные, но не Капрал, сержант и рядовой, никто из них даже виду не подаст, что якобы устал. Каждый оказываясь в подобной ситуации понимает, что своим нытьем он ничего не сделает, только железная воля способна помочь человеку выжить. Самый простой и примитивный инстинкт – это просто выжить, а что будет дальше и каким ты станешь, это не будет важно, важно только, то выживешь ты или нет. – Собираемся парни – сказал я, ожидая, когда с нами свяжется штаб. Вдруг из станции раздался мужской голос. – Говорит Виски-Хоутел, вызываем Чарли-Зулу два шесть, прием. – На связи Чарли-Зулу два шесть, мы запрашивали разведку с воздуха, прием. – Чарли- Зулу два шесть, над гнездом все чисто, но в двух милях на север от вас, мы обнаружили вражескую зенитную батарею, состоящую из самоходных зениток и небольшое скопление легкобронированной техники, в районе операции все чисто, Чарли-Зулу два шесть, прием. – Вас понял Виски-Хоутел, конец связи.