– Сама знаешь кто! – ожесточенно буркнул кучер. – При тебе пьяный нотариус языком болтал о завещании отца мамзель Хворостининой. Ежели она богу душу отдаст прежде свадьбы, этот разбойник сибирский все и наследует… А он и так богач, каких мало!

– Теперь видишь, что рисковать с этим делом нельзя? Иди, кому говорено! А потом что-нибудь другое придумаем.

– Приду-умаем! – так тяжко, словно все беды мира навалились на его плечи, вздохнул кучер. – Напридумывали уже. Казалось, все так ладно, а вот вышло наоборот.

– Успокойся, – ласково откликнулась девушка. – Первый блин всегда комом, это тебе любая стряпка скажет. Ничего, новое тесто заведем!

– Эх, вот беда, что столько хлопот напрасно приложено! – не унимался кучер.

– Погоди, погоди! – вдруг пробормотала его спутница. – А ежли с этим уркаганом что-то случится? Ну, кондрашка его хватит по неведомой причине, да мало ли что… Тогда кому деньги перейдут?

– Да бес его ведает! – дернул плечом кучер. – Он вроде бы сирота. Верней всего, все богатства в казну отойдут, как обычно с выморочными деньгами бывает. Коли он оказался бы женат, все получила бы вдова его. Так ведь холост пока.

– Пока… – промурлыкала девушка.

– Ты это к чему? – насторожился кучер. – Уже начала новую дежу[12] заводить?

– Не торопи меня! Еще подумать надо. А пока иди туда, наготове будь. Да не забудь армячишко с шапкой скинуть!

– Ты хочешь, чтобы Аська меня узнала?! – вытаращил глаза кучер.

– Своего спасителя она непременно должна узнать! – расхохоталась девушка. – Ох и благодарить тебя станет! Весь свой недолгий век станет благодарить!

– Змеюка ты, змеища ты, – проворчал кучер, однако в голосе его звучало не осуждение, а восхищение.

– Пора идти! – властно сказала девушка.

Кучер начал стаскивать с себя армяк, приговаривая:

– Змеища! Право слово, змеища!

Девушка, осторожно высунувшись, внимательно озирала окрестности: не приметил ли кто их повозку, не помешает ли осуществить задуманное?..

Улицы, круто ведущие с горы к Волге, в Нижграде называли съездами, и сейчас пролетка спускалась по Успенскому. По обе стороны съезда зиял огромный Почаинский овраг, но вот колеса загромыхали по булыжной мостовой – это уже была Рождественка: шумная, разгульная, с многолюдьем толпы и распахнутыми из-за жары дверьми трактиров. Ася слышала, что замощены главные улицы города и съезды были по личному приказу государя императора, который недавно посетил город.

Как всегда, при мысли о государе сразу вспомнилась матушка, которая у него милость мужу, Асиному отцу, и наказание супостату, обидчику, на коленях вымолила. На глаза навернулись слезы, но девушка согнала их неприметным взмахом руки и снова принялась оглядываться.

Позади остались многочисленные ночлежки для бесприютного люда; по левую руку стояло в строительных лесах несколько новых домов, обещавших стать весьма красивыми. Раньше таких здесь вроде бы не было. Впрочем, Ася плохо помнила эту улицу: Хворостинины езживали сюда только по праздникам, чтобы попасть в Рождественскую церковь. В последний раз это случилось без малого десять лет тому назад, а потом, как увезли отца в ссылку прямо из поместья, Ася в городе и не бывала.

И отца она больше не видела…

Внезапно госпожа Брагина приказала извозчику остановиться. Ася с удивлением увидела обширную площадь на месте дома купца Сафронова, близ старой церкви Святых бессребреников Козьмы и Дамиана. Ветер навевал с Волги запах большой, глубокой воды…

– Ну, выходите, милая Анастасия Васильевна, – ласково позвала госпожа Брагина, проворно, несмотря на полноту, выбираясь из пролетки и подавая извозчику деньги. – Довольно ли?