А Федька рубанул через ситчик по столу, с грохотом опрокинул лавку, отшатнулся к печке и смахнул с припечка чугунок. По избе ударило запахом свежих щей. Ошпаренный кипятком, он взревел, стал сдирать с рук горячие ошметки капустного листа… Затем он снова засновал туда-сюда, полосуя топором ситчик… Наконец, он скинул его, остановился раскорякой посреди избы с топором, который словно прилип к его руке, тупо огляделся и осклабился.

– Мамка, дай выпить!.. В груди жгёт, вот тут!

– Я тебе дам, зараза! – вскричала Дарья и только сейчас заметила, что осталась в избе один на один с сыном: Маша куда-то ускакала за дверь, а за ней выбежала и Варька.

«Соседей, должно быть, собирают!.. Мужиков!»

– Ох ты, горе мое! Господи, да когда же ты заберешь-то меня! Моченьки уже нет жить на этом свете! – заголосила она.

Федька уставился на нее, силясь что-то сообразить.

В этот момент дверь избы с треском распахнулась, и на пороге появился Иван. Увидев отца, Федька набычился, двинулся на него, сжимая все так же в руке топор, взвизгнул:

– Уйди, батя! Зарублю!

– Ах ты – сосунок! – рявкнул Иван, не сводя глаз с топора в руке сына, готовый отскочить в сторону.

В избу, вслед за ним, тут же влетел Васятка, метнулся из-за его спины, сшиб с ног Федьку и вырвал у него из рук топор. В избу сразу поналезли мужики, до того нерешительно топтавшиеся подле крыльца. Они навалились на Федьку, связали его веревками и бросили в угол. Федька что-то замычал, стал кому-то грозить…

– Лежи, лежи!.. Ишь, герой-то какой!.. На баб – с топором!

– Сотник, глянь, как он укусил палец-то! Чисто ножом полоснул!.. Варнак!..

Мужики посудачили, что вот-де какие мальцы нынче пошли – выпьет и на мать, с топором, – и разошлись по своим дворам.

А Федька поскулил, повозился и уснул в неестественной позе с затянутыми назад руками, согнутый пополам в углу подле сундука.

Проснулся он ночью, когда в избе все спали: тревожно, взвинченные после ругани и разбирательства, кто и в чем виноват. Он заплакал в темноте, снова переполошил всех в избе.

– Мамка, да развяжи ты! Руки больно, стыло! Не чую, не чую!.. Больно же, больно! Гы-гы-гы!

Дарья вскочила с постели, подбежала к нему, завозилась над крепкими мужицкими узлами.

Сзади к ней подскочил Иван:

– Не смей!

Дарья оттолкнула его с силой так, что он отлетел в сторону и расшибся о лавку, взвыл и давай честить жену:

– Ты, ты виной тому! Твоя порода! Щенок!.. – Досыта наругавшись, он забрался на полати – к Васятке.

– Дядя Ваня, пускай, – с чего-то виновато пробормотал тот, чтобы успокоить его.

В углу же, развязав Федьке руки, Дарья стала сердито шептаться о чем-то с ним. Затем она прошлепала босыми ногами по полу, принесла и бросила ему овчинный тулуп, принесла и краюху хлеба с ковшиком кваса. И Федька, умяв хлеб, уснул.

На следующий день, проспавшись, он покрутил кудлатой башкой, утер ладонями безобразно опухшее с похмелья лицо, ударил себя в грудь кулаком:

– Батя – все! Зарок дал!

«Присмирел!.. Надолго ли?» – подумал Иван, с ненавистью глядя на своего непутевого старшего сына…

* * *

Провожать служилых в поход высыпали за стены все жители Томска. На высоком яру, подле стен острога, столпились девки. Те, что были посмелее, спустились вниз и толкались вместе с бабами среди служилых. Тут же шныряли мальчишки и собаки.

Васятка заметил Зойку, та высматривала кого-то в толпе. Встретившись с ним взглядом, она смутилась, отвела глаза в сторону и успокоилась. И он догадался, что она искала его. Под шубейкой сразу стало жарко, как в парной, и руки и ноги у него одеревенели. Ему бы подойти к ней, но ни сил, ни смелости не хватило.