– Ладно, бери буланку! – крикнул он сыну и вскочил на гнедого. – И живо за мной, лапотники!

Васятка и Федька засучили пятками по бокам лошадок, пустились за ним, дернувшим рысью к лесу, из-за которого к небу тянулся столб дыма.

Вымахнув из березняка на паровое поле Митяя, он примерился было наддать гнедому, чтобы промять его, да и хотелось козырнуть перед соседом статью жеребца: красавца, доброго иноходца. Но тут же он передумал и остановил коня, не видя никакого движения и суеты подле избушки Митяя. Та же полыхала, потрескивала смолой. Кругом было странно безлюдно: ни самого Митяя, ни беготни его семейных и, вообще, ни души… А здесь же он, здесь был еще сегодня утром. И чтобы Митяй-то позволил гореть своему добру, вот так запросто… Не-ет! Такого не могло бы и присниться!

Они тронули лошадей и медленно затрусили к заимке. Но еще не доезжая до нее, он уже почувствовал, что тут случилось что-то недоброе. И действительно, подъехав к избушке, они увидели подле ее крыльца пластом лежавшего Митяя, у которого из спины торчала стрела…

Иван спрыгнул с коня, наклонился над казаком: тот был мертв. Голова у него была неестественно подвернута, по его лицу уже ползали мухи, один глаз косо уставился на него из-под полузакрытого века, как будто подглядывал за ним… Поодаль, у родника, лежал его сын Никола, уже взрослый парень, тоже убитый. А его жены Оксанки нигде не было видно.

Он рывком выдернул из трупа стрелу: это была киргизская стрела. Их-то он уже насмотрелся…

«Набег!» – мелькнуло у него.

И он с холодком в груди подумал, что его заимка и его родные остались целы только потому, что отсюда, от Митяева поля, к ним вела едва заметная тропа, известная не всем. А значит, киргизы, пограбив Митяя, ушли дорогой на Томск и по пути выжгут еще не одну заимку.

Да, этого набега в остроге ждали. Давно уже будоражили жителей городка слухи о нем, доходя окольными путями от того же Абака, телеутского[39] князя. Но чтобы вот так внезапно, чтобы его проморгали отъезжие караулы на киргизской стороне, этого не ожидал никто. И сейчас это застало всех врасплох, и будет много, очень много крови.

«Предупредить! Кого еще можно, кто еще в поле!»…

– Васятка, скачи к Баженке! Он сейчас тоже на заимке! Передай: киргизы пришли! Набег! А мы с Федькой до своих! Забираем и в острог! Давай, Васятка, давай! Да поберегись, прошу тебя! Пошел! – звонко хлопнул он ладонью по крупу мухорточки под малым.

Васятка подхлестнул лошадку, сорвал ее в карьер под перестук в голове одной и той же мысли: «Там же Зойка!.. Зойка, Зойка!»

Ловко увертываясь на лесной тропе от сучков, чтобы ненароком не смахнуло с седла, он понесся в сторону заимки атамана…

– Вот напасть-то! – озабоченно вырвалось у Баженки, когда он выслушал его.

Атаман был человеком обстоятельным. Если он не взвесит все, то не кинется никуда сломя голову.

Вот и сейчас он заходил подле избушки туда-сюда. Казалось, вот-вот он зачешет затылок от свалившихся неожиданно дум. Но если он решил, то уже действовал быстро. Видимо, взвесив все, он подскочил к Зойке и Катерине, которые стояли тут же, молча, наблюдая за ним.

– Зойка, ты в острог, вот с ним! – кивнул головой атаман на Васятку. – А мы с маткой поскачем по заимкам! Слава богу, Катерина, что малых-то оставили дома!

Баженка даже не спрашивал жену, пойдет она с ним или нет. Катерина была старой казачкой и в седле ни в чем не уступала мужу.

Атаман подтолкнул Зойку к Васятке:

– А ну живо: дуйте отсюда!

Зойка сорвалась с места и подбежала к лошадке, на которой сидел Васятка. Ничуть не смутившись его, она высоко задрала сарафан, так что мелькнуло голое девичье колено, и зацепилась носком за стремя.