Тут я вздохнула и честно добавила:

– Если докажет, что ее дар силен и стабилен. Вот в поисках этой стабильности я и пришла в столицу. На самом деле там, дома, у меня был хороший наставник. Он позволял мне жить у себя, потому что в замке было жить невозможно.

– Невозможно, – подтвердил Гамильтон и сел, – я был призван, чтобы защитить маленькую леди. Но даже я не мог справиться.

– Я по глупости дала клятву не вредить любовнику миледи Фоули-Штоттен. Дай сюда морду, она же вся шоколадная!

– Это потому, что я тот еще сладкий пряничек, – оскалился пес, передразнивая сюсюканье одной из придворных дам, что столкнулась с ним на том самом Весеннем балу.

– Кстати, о пряничках, – я вздрогнула, – Журжика кто-нибудь забрал из музыкальной гостиной?

Марон посмотрел на Гамильтона, Гамильтон на Марона, а после оба уставились куда-то за окно. Понятно.

– Зачем вы вообще его брали? – с изрядной долей раздражения спросила я.

– Ты не пахнешь ни порохом, ни лососевым паштетом, ни кровью, – перечислил Гамильтон, – как еще мы должны были тебя найти?! Лучше скажи, зачем двери сломала?

– Вариант, что не я, – не вариант? – прищурилась я.

– Пф-ф-ф, – фыркнул пес, и я сдалась:

– К сожалению, это действительно мы с Тиной.

– С каких пор ты сожалеешь о своих проделках? – удивился Марон.

– С таких, когда это не моя проделка, а чужая. Мы только коснулись дверей, а они разлетелись, – проворчала я. – Противно быть частью чужой шутки.

– Ну, – Тина развела руками, – любишь шутить – люби и смеяться.

– Ха-ха. Только вот, по-моему, все это готовилось для Морей. О нас никто не знал, и если бы не мы, то именно она появилась бы с такой помпой.

– Или она и хотела появиться с помпой, – разумно предположил Марон.

– Да, от Мореев всего можно ожидать, – согласилась я.

– Может, в парк? Что угодно, лишь бы не киснуть в четырех стенах, – Тина поежилась, – мне дурно от всего этого бело-розового великолепия.

– Скажи спасибо, что они наляпали сверху позолоту, – фыркнула я и открыла портал. – Может, на рынок? У меня осталась мелочь. Хватит на сосиски в хрустящем тесте.

– М-м-м, это те, которые в кипящем масле жарят? – облизнулся Гамильтон. – Насаживают на тонкую палочку, после макают в жидкое тесто и затем опускают в масло? На рынок, срочно на рынок.

– Надеюсь, это наш, столичный рынок? – опасливо уточнила Тина.

– Наш-наш, – проворчала я и подпихнула Гамильтона под толстую жопку, – давай, любитель странного.

Уже на той стороне пес недоуменно спросил:

– Почему странного? Это же не я в роскошном, почти бальном платье на рынок вышел.

Вздернув бровь, я призвала синий шелковый платок и укуталась в него, прикрыв голые плечи и богато украшенный лиф.

– Я обычная леди в хорошем, дорогом наряде. А ты странный, потому что ты то требуешь изысканных яств, а то воруешь последнюю сосиску в тесте.

– Инстинкт охотника, – небрежно бросил пес. – Я все ж, воин и мужчина, а не какая-то там мелкотравчатая шавка.

А после, когда мы отоварились, он потребовал сервировать ему вон тот плоский камень. Преобразовать салфетку – с узорными краями, но без кружева. И чисто белую тарелку, круглую.

– Она недостаточно круглая, – ворчал пес, глядя на мое творение.

– Не нравится? Переделай, – отрезала я.

И вцепилась зубами в сосиску. Без тарелки и без кружевной салфетки. Иногда мне кажется, что леди из нас двоих совсем не я.

«Это только кажется», – утешила я себя и почистила лицо и рот заклинанием.

На рынке мы развлекались до позднего вечера: смотрели огненное шоу, играли в дартс и даже выиграли небольшой волшебный шарик. Он парил над головой хозяина и цветом выражал эмоции. Привязкой служили кольца, которые мы передавали друг другу. Шарик выдавал неизменный золотистый цвет – покой и умиротворение.