«Надо собираться в командировку в Горький, сам напросился», – подумал Егор.

Позвонила из телефонного автомата Ритка и сказала, что скоро будет. Егор заторопился: ему очень хотелось принять душ, а ещё нужно успеть накрыть на стол. Когда прозвучал дверной звонок, Егор, отмытый от жары, распространяя по коридору прохладную свежесть, пошёл открывать своей любимой Ритке.

Николай Николаевич, когда встречал у соседа Ритку, смотрел на неё оценивающе. Оценка НН, скорее всего, шла по высшей категории, и он всегда говорил:

– Какая ты красивая… Так тебе и надо.

И здесь приходилось всем задумываться, что это было, похвала или предупреждение, а если предупреждение – то о чём?

Ритка, большеглазая и статная, одевалась немного по-старушечьи и выглядела в своих мешковатых нарядах простой трудовичкой. На самом деле она была успешной барышней, заканчивала медицинский институт и ещё успевала подрабатывать в больнице. Один только Егор знал, какие женские богатства скрываются под этой мешковатой одеждой.

– Привет! Как я по тебе соскучилась, и ещё: я так устала от этой сумасшедшей жары!

– Прошу сразу за стол, – сказал Егор. – Мой руки, разговоры потом.

– Нет, мой дорогой, сначала поцелуй меня и обними крепко-крепко, – дурачилась Ритка.

«Какая вкусная, красивая жизнь наступает», – думал он, зарываясь в чёрные Риткины волосы, вдыхая их свежесть. Сейчас было хорошо и уютно, они сидели рядом, закусывая деликатесами ароматное вино, тем самым наглядно постигая плоды счастливой жизни, обещанной трудящимся родной партией. Время от времени целуясь и поглаживая друг друга, они наслаждались возможностью передать друг другу благодать своей любви, молча, не пугая глупыми словами чуткую тишину. Это кармическое совпадение душ переполняло их тихой нежностью.

«Как же я люблю твою счастливую улыбку», – думал Егор. Ему сразу стало грустно от того, что он должен будет завтра попрощаться.

«Про командировку скажу ей завтра», – в конце концов решил он.

Утро следующего дня началось с поспешных сборов.

– Работа, хочешь не хочешь, забирает наше время. Но никто не сможет забрать нашу любовь, моя дорогая Марго, – немного патетично произнёс Егор.

– Я понимаю и буду тебя ждать. Ничего, конечно, потерплю, любимый, не впервой.

Егору тяжело было оставлять Ритку одну. В это непростое время, когда разбойные нападения на московских улицах всё ещё не были побеждены рабоче-крестьянской милицией, ходить красивой девушке одной было совсем не безопасно. Это он очень попросил её не выделяться из толпы, одеваться без излишеств, ведь она жила на окраине с дальней родственницей и без него защитить её было некому. Ритка, хоть и сопротивлялась и не хотела, как она говорила, «ходить полной дурой», но держала своё обещание и одевалась так, как советовал Егор.

Егор ехал в Горький в разбитом вагоне с изрезанными полками. Купейный вагон шёл полупустым, и он делил купе с ещё одним пассажиром. Под стук колёс приятно было углубиться в приятные воспоминания – он вспоминал трогательное прощание с Ритой, её любящий взгляд. В окне мелькали печальные пейзажи. «Интересно, – думал Егор, – почему всегда этим заоконным пейзажам удаётся выглядеть печальными?» Или всем такие чувства навевали огромные пространства, где взгляду под перестук колёс не удавалось уцепиться за что-то духоподъёмное?

По роду работы Егор привык к командировкам. Ему приходилось много ездить и даже много летать, проверяя, как осуществляется приём вещательных радиостанций в различных уголках огромной страны. Для более широкого охвата территории в качестве добровольных помощников, регистрирующих условия прохождения радиоволн, привлекались местные радиолюбители. Даже в продовольственных магазинах в далёких от Москвы городах и посёлках висели плакаты с обращением к населению, имеющему радиоприёмники. Плакаты настойчиво призывали зашедших туда по своим делам покупателей сообщать в Москву о качестве приёма радиопередач у себя на местах. Множество радиолюбителей и интересующихся сознательных граждан из разных мест организованно присылали в Москву свои сообщения.