Комиссар неторопливо катил по шоссе в сторону Ренна – мало кому доводилось видеть, чтобы Адамберг спешил или проявлял нетерпение, – и размышлял о том, что единственным приятным моментом в этой поездке будет встреча с комбурским комиссаром Франком Маттьё, с которым они несколько дней обследовали пустынный лес, где был обнаружен труп юной Люсиль, последней из той жуткой серии: у нее на теле и была найдена полоска крови, определившая исход дела. Они с Маттьё, несмотря на явные различия, поняли друг друга едва ли не с первого взгляда, а комиссар в Анже, наоборот, все то время, что они вместе работали, постоянно препирался с Адамбергом. Маттьё не проявлял ни настороженности, ни пренебрежения или зависти к присланному из Парижа руководителю следствия, держался открыто, старался не выделяться и ни разу не взглянул свысока на человека, которого в провинциальных комиссариатах называли фантазером и лентяем с незаслуженно раздутой репутацией. Канадский коллега однажды окрестил его «ловцом облаков», и его подчиненные изредка, в подходящих обстоятельствах, тоже так его называли. Однако Маттьё не сомневался в деловых качествах Адамберга, равно как и Адамберг – в способностях Маттьё. Комиссар Комбура, а на самом деле Ренна, так как Комбур находился в его юрисдикции, порой замечал, как его собрат внезапно замолкает и витает в облаках или внезапно роняет замечание, не имеющее ни малейшего отношения к делу. Но также убедился в том, что Адамберг обладает уникальной зрительной памятью – он и без фотографий помнил форму каждой раны на телах жертв – и невероятно внимателен к самым незначительным деталям.

Так что Адамберг без труда представлял себе выражение лица Маттьё, круглую, как у всякого истинного бретонца, светловолосую голову и маленькие голубые глаза – кельтский тип, как сказал бы Данглар, – и весь его исполненный доброжелательности облик, на котором всю долгую дорогу он старался сосредоточиться, чтобы прогнать мрачные воспоминания, по-прежнему яркие, даже слишком.

Он припарковался у штаба жандармерии Комбура за десять минут до назначенного часа. Опасения Адамберга оправдались: строго официальное совещание, скучное и затянутое, продолжалось два с лишним часа – в точности как он предвидел. Ему – кто бы сомневался? – поручили составить сводный отчет, и он удалился, таща еще четыре папки, принесенные другими комиссарами, и спрятав в карман блестящую медаль, которую вручил ему префект. Словно оглушенный, он вышел наружу, даже не почувствовал свежести бретонского воздуха и стал искать глазами Маттьё: тот уже шел к нему с таким же отупевшим видом.

– Черт бы побрал все эти бюрократические заморочки, – произнес Маттьё.

– И бумажную писанину, – отозвался Адамберг, подняв изрядно потяжелевшую сумку и в душе благословляя Данглара, который взвалит на себя это бремя. Четыреста тридцать страниц: прочитать, привести в порядок и свести воедино. Хорошо бы отвлечься и подумать об этом позже. – Ты живешь в Ренне, но о замке Комбур ты, наверное, слышал?

– Думаешь, найдется хоть один бретонец, который не слышал об этом замке? – опешив от удивления, отозвался Маттьё. – Помнишь, мы сутки напролет пахали в Бриссаке? У тебя тогда не нашлось времени заглянуть в Комбур: до него было целых семь километров!

Адамберг пожал плечами:

– Ну да, тогда я туда так и не собрался. Коллеги мне о нем все уши прожужжали. Так что у меня появилась вторая цель – осмотреть замок Комбур. Похоже, без этого никак не обойтись, осталось только понять почему.

– Пойдем, – сказал Маттьё, подхватив его под руку, – сейчас сам увидишь. Сначала в замок, потом сходим выпить.