– Надейся… А поближе не могли устроиться?.. Давайте так. Ловим такси, я оплачиваю проезд и отправляю вас с ветерком. Идет?

– Не идет… Едем общественным транспортом. По дороге хоть пообщаемся… Сегодня, Толик, ты просто так от нас не избавишься, – уверенно заявила бойкая Таня. «Вот влип», – подумал я…

Ох уж эти новые районы. Во всех городах они, как близнецы. Даже проблемы те же. И главная из них – транспортная. По пути с множеством пересадок из одного переполненного автобуса в другой было не до разговоров. Наконец за час мы все же добрались до типовой девятиэтажки, где проживала Таня.

– Нет, Толик. Мы тебя без угощения не отпустим, – объявила свое решение Таня, едва попытался распрощаться, – К тому же у меня к тебе серьезное дело.

– Странно. Какие у нас с тобой могут быть дела? – с досады схамил я.

– Могут. Да еще какие, – улыбаясь, многозначительно сказала Таня. «Ну и ну», – единственное, что пришло в голову от такой неслыханной дерзости молоденькой девушки.

Типовая девятиэтажка, типовая мебель. Глазу зацепиться не за что. Нет. Все-таки оказалось нечто нетиповое – пишущая машинка.

– Кто печатает? – спросил Таню, кивнув в сторону машинки.

– Никто… Она неисправна. Отец откуда-то притащил.

– А что с ней? Можно посмотреть?

– Сколько угодно, пока ужин сготовлю.

Спорить не стал. Все. Воскресенье потеряно для моих дел. И я занялся машинкой. Агрегат оказался в полном порядке. Лишь в нескольких местах соскочили пружинки.

– Отвертка есть? – спросил Таню.

– Нет, – весело ответила она, – У нас инструмент не водится. Мужиков в доме нет.

– А отец? – удивился я.

– Он не по этой части.

– Давай тогда консервный нож.

– Тоже нет.

– Тогда обычный, – попросил я.

Вскоре машинка застрекотала, как новенькая.

– Работает? – удивилась Таня.

– А то! – с гордостью ответил ей, – Бумага хоть есть?

Я вставил лист и машинально напечатал первое, что пришло в голову:

Что со мной случилось?
То смеюсь, то плачу.
Может быть и правда
Потерял удачу?
Может быть и верно —
Моя карта бита?
И мечта святая
Саваном покрыта?
Много ли мне надо,
Что не успокоюсь?
Или мне не хватит
Гробовой доски?
Но весенним садом
Проходя порою,
Я, смеясь над жизнью,
Плачу от тоски.

– Чьи это стихи? – вдруг спросила Галя, тихо стоявшая позади меня.

– Есенина, – не задумываясь, ответил ей, чтобы отвязаться.

– У Есенина нет таких стихов.

– Надо же! Откуда ты знаешь?.. Это из неопубликованных.

– А откуда ты знаешь, если оно не опубликовано?

– Мне его прочел «Клюев, ладожский дьячок».

– «Его стихи, как телогрейка?» – рассмеялась Галя, – Толик, ты, конечно, шутник, а я, между прочим, филолог… Раскалывайся, твои стихи?

Я кивнул. Галя тут же выкрутила листок из машинки и убежала с ним на кухню к Тане. А я сидел, пораженный тем, что произошло…

Я впервые увидел свое стихотворение в отпечатанном виде. Пусть даже на машинке. Ведь все, что было до сих пор – это мои рукописные тетрадки, которые исчезли в архивах спецслужбы училища. Еще два стихотворения пылятся где-то в делах психиатрического отделения, да в письме, которое отправил оттуда Дудееву. И это все… Все остальное лишь кружится в моей голове… До сих пор… То возникнет под настроение, то пропадет… А сколько их уже пропало навсегда? Особенно тех, которые так и оставил в памяти, не записывая ни разу… Десять лет пролетели, как один день. Десять лет без Людочки…

Неожиданно навалилась тоска. Причем такая, что захотелось плакать. Я сидел перед машинкой, не в силах сдвинуться с места. Сколько так просидел, даже не представляю, потому что очнулся, когда почувствовал, что в комнате стало совсем темно.

Внезапно зажегся свет, и удивленная Галя спросила: