Собственно и Кандыбу, который всю войну пролетал в дальней авиации, мало, чем можно было удивить. Ему не раз приходилось летать в глубокий тыл врага, не раз гореть в подбитом самолёте и прыгать с парашютом, когда полёт становился невозможен. Но ему везло, он всегда дотягивал до линии фронта. Те, кого сбивали над целью, домой уже не возвращались. Многое уже стирается в памяти, но первый свой боевой полёт на Берлин он не забудет никогда.

Было это в 1941 году. В тихий августовский вечер на заходе солнца самолёты их полка, которые ещё оставались боеспособными, один за другим взлетели и взяли курс на запад. Предстояло нанести бомбовый удар по столице третьего рейха. Их не сопровождали истребители прикрытия, которых просто не было, сгорели в первые часы войны на земле. Поэтому, чтобы избежать встреч с вражескими истребителями, намеренно шли в облаках.

Предстояло преодолеть две тысячи километров. И всё в облаках, ночью, вне видимости земли без каких-либо трассовых приводов. Задача в то время не простая. В тот памятный полёт его экипаж ушёл на старом тихоходном самолёте, другие летели на более скоростных машинах.

Конечно, эти полёты вряд ли могли причинить немцам военный урон. Скорее имели психологическое значение. В то время, когда фашистские полчища стояли под Смоленском, надо было показать, что авиация русских жива.

И показали. Их налёта никто не ожидал. Ни один истребитель не поднялся им на перехват. В Берлине не соблюдали даже светомаскировку. Даже расчёты ПВО и те не сразу открыли огонь. Их тихоходная машина вышла на цель последней, когда все уже отбомбились. Очухавшись от первого потрясения, ПВО открыла шквальный огонь. Но все снаряды почему-то разрывались впереди самолёта. Это их и спасло. Потом поняли: немецкие зенитчики брали большое упреждение на скорость. Им и в голову не пришло, что такой старый и тихоходный драндулет мог долететь до Берлина и буквально зависнуть над городом. Они видели, как квартал за кварталом гасли огни. Беспечные берлинцы вспомнили о светомаскировке.

Благодаря малой скорости они и остались невредимы. Сбросив бомбы, без особых приключений вернулись обратно. Приземлившись, узнали, что вернулись не все. Переполох они наделали в Европе большой, и Сталин распорядился присвоить всем участникам этой операции звания героев. Так им стал в свои двадцать семь лет и Кандыба. За войну было много полётов и более сложных, но за них так уже не награждали.

– Командир! – услышал он словно откуда-то издалека. – Семёныч! Кушать подано. О чём задумался?

– Так, былое вспомнилось, – выпрямился он в кресле, принимая поднос с пищей.

– Знаем мы твоё былое. Всё военные годы в памяти перетряхиваешь, как старое барахло в сундуке. Забыть её пора, войну-то. Я вот давно уже забыл, – растягивая гласные, словно ребёнку выговаривал бортмеханик.

– Врёшь ты, Ерёмкин, – усомнился Кандыба, – такое не забывается.

Все дружно принялись за трапезу.

– Эх, под такой бы закусь! – вздохнул Серёга Жуков, запихивая в рот кусок говядины.

– В салоне четыре бочки стоят, – услужливо напомнил Ерёмкин, – можешь даже выкупаться.

– Но, но! – постучал по подлокотнику командир. – Садиться скоро.

– А как насчёт обратного пути? – не выдержал радист. – Чтобы дорога короче казалась.

– Видно будет, – неуверенно проговорил Кандыба.

– А тебе, Слава, нельзя, точки с тире путать будешь, – прошамкал механик, давясь говядиной.

– Да? – взвился тот. – А им можно? – ткнул вилкой в сторону пилотов.

– Нам-то как раз можно, – пояснил Жуков, – у нас вот он, автопилот, всегда трезвый.

Корецкий едва не подавился.