Вопрос был задан вроде как в шутку, но Ону все равно сделал вид, что не услышал его.

– Мои родители погибли в железнодорожной катастрофе, – с мрачным упорством произнес он. – Это не было и не могло быть самоубийством.

– А я разве что говорю? – повинно склонил голову инспектор.

Но Ше-Кентаро по-прежнему его не слышал.

– Поезд сошел с рельсов между Ду-Смарфом и Ду-Гор-Станом, – забубнил он, уставившись в тарелку с сим-сыром. – Погибли сто пятьдесят три человека. Об аварии тогда писали все газеты. У меня есть вырезки. И письмо с соболезнованиями от ва-цитика. Если нужно, я могу показать.

– Мне-то зачем? – недоуменно пожал плечами Ше-Марно.

Ше-Кентаро поднял на инспектора взгляд. Ону чувствовал, что от выпитого алкоголя его повело, но пока еще он мог держать себя в руках. Вот только разговорчивым сделался не в меру. Хотя в конечном итоге все зависит от того, у кого какая мерка. Ше-Кентаро вовсе не несло, он просто хотел разом выложить все, что, как он полагал, нужно было услышать инспектору.

– Ва-цитик лично выразил мне свои соболезнования, – повторил он. – В связи с трагической гибелью родителей.

Ше-Марно только бровями повел – вверх-вниз, неопределенно эдак. А что сказать-то – поздравляю, что ли? Или: прими также и мои соболезнования, которые, надеюсь, за давностью лет не утратили своей искренности и актуальности?

– А! – совсем уж как-то обреченно махнул рукой Ше-Кентаро. – Нашим родителям можно только позавидовать – они жили Днем, при свете солнца.

– Мы тоже увидим рассвет, – почти уверенно произнес Ше-Марно. – Сколько тебе тогда будет?

– Сорок три. – Ше-Кентаро подцепил на вилку кусочек вяленого сим-мяса и обмакнул его в соус.

– Мне – сорок восемь, – сообщил Ше-Марно. – Вся жизнь еще впереди.

– Да ну? – сделал вид, что удивился, Ону.

– А почему бы нет? – в тон ему отозвался инспектор. – Я, между прочим, собираюсь еще жениться и детьми обзавестись. Парочкой.

– Когда наступит рассвет? – скептически усмехнулся Ше-Кентаро.

– За три больших цикла до рассвета, – вполне серьезно ответил инспектор. – Чтобы дети не успели запомнить Ночь.

– Ночь… – Ше-Кентаро покрутил вилку с насаженным на нее кусочком сим-мяса, да так и кинул на тарелку. – Не всякому она позволит дожить до рассвета.

Ше-Марно положил локоть на стол и чуть подался вперед.

– Но мы-то с тобой доживем. – Он заговорщицки подмигнул Ше-Кентаро. – Так ведь, Ону? Ты ведь эту Ночь знаешь лучше, чем кто другой? Верно? А?

Слишком много вопросов сразу. К тому же Ше-Марно задавал их так, будто ему и не требовались ответы, которые он уже знал. А вопросы нужны для того, чтобы подтолкнуть Ше-Кентаро в нужном направлении.

Ону молча поднял стакан с брогом, понюхал и, поморщившись, снова поставил на стол.

– Я бы джафа выпил, – тяжело вздохнул он.

– Может быть, поедим как следует? – предложил инспектор. – Здесь готовят отличный дирбис.

– Нет, – сделал отрицательный знак Ше-Кентаро. – Есть я не хочу.

– Ну, тогда давай еще выпьем, а потом – джаф.

Ше-Марно поднял свой стакан, и Ону не осталось ничего другого, как только повторить его жест.

Чокнувшись, они выпили, на этот раз без тоста, закусили тем, что имелось на столе, после чего Ше-Марно попросил бармена приготовить джаф на двоих. Сделал он это снова при помощи жестов. Причем Ше-Кентаро готов был голову дать на отсечение, что бармен ничего не понял. Но, к величайшему его удивлению, спустя пару минут бармен поставил на их столик два парпара со вставленными в них соломинками. Должно быть, Ше-Марно и в самом деле был здесь постоянным клиентом. Настолько постоянным и настолько уважаемым – или, быть может, значимым? – что его понимали без слов.