Невыносимые душевные муки, отчаяние и необратимые последствия. Чтобы выжить, один путь – забыть о прошлом и приспособиться. Жить жизнью, которую уготовила судьба, пройти весь путь испытаний. Достойно. Для того чтобы вернуться. Наперекор злой воле отправивших в эту пучину.

Чувство безысходности, отчаяния и опустошения охватывали настолько, что на какой-то миг становилось по барабану, хотелось плевать на всё, что произойдёт. «Это конец», – единственное, что удалось осознать в те минуты. Конец всему. Прошлой жизни, будущему и уж точно настоящему.

Наконец, дверь открылась, и сквозь скрип половиц обшарпанных коридоров меня провели в пустоту убогого кабинета и усадили напротив лица с взъерошенными волосами. Лицо пристально посмотрело на моё лицо, и взгляд его означал: «Надеюсь, вы всё осознали».

И тут он пустился в очень запутанные рассуждения, пытаясь мне втолковать, что им движут соображения какого-то высшего порядка, и что дел у него и без меня хватает, что, наконец, на него сверху давят… «Итак, было бы благоразумней во всём признаться. Самому рассказать», – подытожил он затянувшееся вступление. При этом уставился со странной улыбкой, сочетавшей в себе и снисходительность, и насмешку, и даже как будто бы шутку, какой-то весёлый намёк. Тут же заметил, что допустить ошибку может любой, даже самый толковый. Стараясь быть обходительным, он произнёс:

– Вижу, в историю вы попали случайно. Мы даже предполагаем, что вы ни при чём. Всем занимались ваши судовые агенты. Они всё признали. В общем, лишние статьи вам не нужны. Давайте подумаем, как выбраться из неприятной для вас ситуации.

Но сквозь мягкость его интонаций угадывалось намерение предъявить мне обвинение в организации преступной группы, действующей по предварительному сговору. А это уже отягчающие обстоятельства.

Словно прочитав мои мысли, он продолжил:

– Вы знаете, волей судьбы я знаком с вашим бывшим начальником. Куроптев Геннадий Иванович. Я с огромным почтением к нему отношусь. Он, в свою очередь, с уважением отзывался о вас, – и, секунду подумав, добавил: – мнение столь достопочтенного человека для меня имеет большое значение. Поэтому вы расскажите, как было, и пойдёте домой. Я вас на минуту оставлю.

Простившись лёгким поклоном, шаркая стоптанными башмаками, он вышел из кабинета, оставив шлейф дружелюбного тона, в первый раз прозвучавшего в этих застенках. Ещё час назад я думал, что беспредел будет продолжаться всегда. И вдруг появилась надежда.

В этой внезапности изменений было что-то непостижимое. Словно над пропастью вдруг ниоткуда появилась спасительная рука. В сильном желании за неё ухватиться захотелось ему рассказать всё, что вокруг происходит, всем поделиться. Но – чем? Обо всём рассказать. Но непонятно, о чём?

Может быть, начать с того, что на прошлой неделе, когда возвращался домой после очередного допроса, накинулись трое, сломали ребро, украв документы, а наутро звонили, требуя выкуп за якобы «найденный» паспорт. Приехали на дорогой машине, небрежно оставили её на парковке и лениво, вразвалочку направились в офис. Один был бледный, оглядывался по сторонам своими авантюрными глазками на невзрачном лице, выражавшем муки зависти ко всему, на что падал его взгляд. Другой же щеголял в кожаной куртке, в потёртых джинсах, а на узком пальце у него был золотой перстень огромных размеров; оба казались омерзительно неопрятными, и у того, и у другого воротники рубашек просалились, а рукава были слишком длинные. Один из них открыл ногой дверь моего кабинета – и оба замерли на пороге. Застыли в испуганной позе, как истуканы, увидев беспечно сидевшего в кресле напротив моего старинного спарринг-партнёра Д. Он, по-домашнему развалившись, сидел во главе стола для переговоров, закинув на него ноги, потягивал кофе. Их взгляды застыли на дерзко толстой золотой цепи толщиной с большой палец, на которой висел огромный тяжёлый крест. Как едва ли не все спортсмены, закончив карьеру, Д. сначала потерялся в завалах рухнувшей в 91-м страны. А к моменту нашей с ним второй встречи, пройдя по иерархической лестнице криминала, командовал группировкой.