Рана Звягина все меньше беспокоила. Только при определённом наклоне или повороте вдруг возникала резкая боль. Отчего он замирал, выжидая пока она уйдет. Вообще, чем лучше он себя чувствовал, тем больше им овладевало чувство тоски и вины. Он оказался нахлебником. Но, больше всего его смущала сердобольная хозяйка. Она оказалась молодой, привлекательной и смешливой. Будто бы искала малейший повод посмеяться. Читала стихи, видно библиотека на «Самуиле Маршаке» здорово повлияла. Покрикивала: «Кто там шагает правой, левой, левой, левой!». Она продолжала его перевязывать, оборачивала бинтом, вроде, обнимала: «Надо же! Ни грамма жира. Одни мышцы!» И каждый день услужливо подавала ему на стол завтрак, обед и ужин, он благодарил и хоть чем-то пытался помочь.

Про себя решил: «Пора уезжать!»

По утрам Нина гремела бутылками и уходила из дома с нагруженной тележкой. Звягин на это вначале не обратил внимания, но потом догадался. В углу кухни стояли два бидона, которые обычно используют для молока. Из них она в бутылки разливала брагу.

– Кто же это столько пьет? – все-таки, спросил Звягин.

– Что делать бедной женщине, надо же как-то перебиваться!

Так Звягин узнал: Нина брагу, как она говорила, «слезу комсомолки», продавала.

– У меня конкуренты, самогон гонят, у них заработки!

Вот тогда Звягин сказал:

– Я подумаю.

Самогонные аппараты в свое время он перевидал десятками. Их бригаду посылали на изъятия этих самых аппаратов. Чего только смышлёные любители не сочиняли. Один поразил, трубку отвел по стене под ковром и прямо в буфет на самом видном месте.

«Я сделаю», – сказал Звягин.

И точно. Через несколько дней на газовой печке стоял один из бидонов. С трубки, ранее карниза, изъятого у Нины, капал прозрачный самогон.

У Звягина появилась забота, он мог часами наблюдать за работой своего аппарата, и под это капание вроде легче думалось, и рана не болела. Нина теперь стала приходить домой гораздо раньше. В один из дней она тронула Звягина за плечо и с улыбкой проговорила:

– Никогда я не чувствовала себя такой уважаемой, как в последнее время. Все в один голос. Не нужно ни коньяка, ни водки. Только ваш самогон! Очередь на полгода!

Она засмеялась.

– Скажу, качество продукта и от меня зависит!

– Согласен, – подтвердил Звягин.

– Основа – слеза комсомолки! Мой опыт проверенный, – с той же усмешкой говорила она, – Мы возили сахар в Индию. У каждого матроса баклажка, на три, а то и на десять литров. Я дрожжи у себя на груди прятала от этих извергов. Помню, ночью однажды кто-то к койке подбирается. Думаю: любовник! А он:

– Кокша, дай дрожжи!

Звягин смеется.

– У меня предложение, – говорит она, – давайте устроим торжественный ужин в честь вашего выздоровления. И заодно за улучшение материального положения.

– Как скажете.

… В большой комнате раздвинут стол. На блюде, только из духовки, запеченная курица. Вокруг разные салаты, приправы, в пучке зелени яркие срезы помидоров и болгарского перца, посреди бутылка прозрачного самогона.

Нину не узнать, она в легком приталенном платье в розовый горошек, глубокий вырез, янтарные бусы и под их цвет волосы в кажущемся беспорядке.

– Выпьем! – говорит Нина. – мы столько времени и на вы. Предлагаю – на брудершафт!

– С удовольствием, – говорит Звягин.

Они поцеловались.

– Я Эдуард!

– Я – Нина!

– Да, – говорит Звягин, – стало ярче вокруг!

– Давай потанцуем! – предлагает Нина.

Она включила радиолу: быстрый танец.

– Я люблю танго, – сказала она и поменяла пластинку.

Звягин вел осторожно, чуть касаясь, рука скользнула по платью. Он любил танцевать, но это было так давно, что не вспомнить. Но теперь что-то затеплилось внутри, о чём он и думать забыл, и он крепче прижимал к себе податливое тело. Но тут Звягин словно опомнился.