– Мистер Паркер, что нам делать? – спрашиваю, неотрывно смотря на врача, который снова садится у кровати Эви. Его лицо сосредоточено исключительно на ней, глаза полны ответственности и заметной грусти.

– Не оставлять ее одну, – отвечает он, мягко поглаживая руку моей тети. – Самое страшное, что вы можете сделать – бросить ее в таком состоянии.

– Ни за что не брошу, – обещаю очевидное, сжав кулаки так крепко, что ногти врезаются в ладони.

– Вы сможете отвезти ее в другое место, подальше отсюда? – спрашивает он, повернувшись ко мне.

– Да, но не думаю, что это сильно спасет ситуацию.

– На это потребуется время, но она поправится. Обязательно поправится.

Я качаю головой, стараясь понять, как вообще возможно идти дальше. Но он продолжает:

– Диаз просил вам кое-что передать.

– Мне? – удивление смешивается с горькой тоской.

– Да, пойдемте в мой кабинет.

Я следую за врачом, останавливаюсь посреди кабинета, чувствуя, как камень, который до этого сдавливал мою грудь, падает в ноги, не позволяя сдвинуться с места. Мистер Паркер протягивает мне телефон и планшет для рисования Диаза.

– Вчера вечером, когда я зашел к нему, он передал мне это и сказал, что здесь есть кое-что важное для вас, Тея, – говорит он, а я смотрю на устройства в своих руках и провожу по ним пальцами, словно пытаюсь почувствовать тепло нашего мальчика, оставленные на них. – Мне кажется, он знал, что с ним скоро случится. За последнюю неделю его показатели ухудшались с бешеной скоростью, но он всем своим видом старался показывать, что все в порядке, особенно перед Эвелин, – уточняет он. – А сегодня… преодолели критическую отметку.

– У него не было шансов, – тихо выговариваю то, что было очевидным для всех.

– Один на миллиард, – его слова заполняют комнату тяжелой правдой.

– Вы с самого начала знали и поэтому разрешили все эти вылазки тогда, – не спрашиваю.

– Да, – отвечает он, кивая головой. – Он должен был чувствовать себя настоящим, живым мальчиком.

– Вы знали, что это произойдет очень скоро?

– Да. К сожалению, я знал, – его лицо отражает печаль всего мира.

– И вы молчали, чтобы не травмировать сильнее Эви? – мой голос больше не дрожит.

Он кивает, и во мне вспыхивает понимание: это не просто профессиональный долг, это забота, которая выходит за пределы любой формальной связи. Это нечто большее, чем просто отношение врача к родственнице пациента.

– Я хотела бы у вас кое что попросить, – глубже вдохнув, я решаюсь на непростую просьбу. – Возможно, это будет похоже на шантаж, но я очень надеюсь, что вы сможете мне помочь, – говорю, и дальше иду на крайние меры: – Помочь Эви.

– Что нужно делать? – его взгляд не отпускает моего. Кажется, ради нее он готов к любым действиям.

– Ранее вы сказали, что Эвелин желательно отвезти как можно дальше отсюда. Я сделаю это. Только вы не должны никому сообщать об этом. Ни о нашем местонахождении. Ни об Эви. Ни о Диазе. Ни обо мне. Ни о чем. Вы должны делать вид, что нас никогда и не существовало.

– Мистер Каттанео? – спрашивает он, будто знает, что этот человек – основная причина моей просьбы.

– Людям с этой фамилией в первую очередь, – твердо отвечаю.

– Вы сделали что-то противозаконное? – без тени взволнованности спрашивает мистер Паркер.

– Нет.

– Этой информации мне более чем достаточно.

– Если кто-то придет, вы должны незамедлительно связаться со мной. Я позвоню на ваш номер, как только мы будем на месте.

– Я все понял, – говорит он, кивая головой. – Эвелин должна будет остаться здесь еще на некоторое время, а через пару часов вы уже сможете ее забрать. Диаз…всю информацию я пришлю Эвелин.