В подъезде ждал единственный чудовищно тесный лифт с железными решетками вместо раздвижных дверей. Закрывать их нужно было вручную, что вселяло ужас. Перевозить наши вещи пришлось аж в четыре захода. И каждый раз во время погрузки лифт пронзительно пищал на весь дом.

Квартира оказалась маленькой, пыльной и старой, прямо как ее хозяйка. Когда она приняла оплату, отдала ключи и удалилась в соседнюю дверь на площадке, папа стал раскладывать в зале диван, а я, умирая от жажды, пошла искать воду.

На узенькую кухню, больше напоминающую коридор, попасть удалось не сразу. Дверца холодильника, в который пустым взглядом смотрела мама, заслоняла весь проход.

– Кх-кхм… Можно пройти?..

Мама молча вздрогнула, прикрыла дверцу.

– Да, тесновато тут, – протискиваясь между мамой и стеной, бормотала я.

– У них не принято кушать дома. Поэтому и кухня так… просто чай попить.

– Кстати, про попить… Тут есть вода где-нибудь?

– Вон фильтр, – мама ткнула пальцем в дальний конец кухни-коридора. – Набери.

“Какое здесь все страшное, – пронеслось в голове, пока глаза осматривали криво висящие дверцы шкафчиков и, то ли черно-белую, то ли бело-черную каменную столешницу со следами жира. – Не могли поприличнее что-нибудь найти?” Родители у меня всегда “отличались” излишней экономностью. Вернее, мама считала деньги как Скрудж Макдак, а папа не сопротивлялся. Хотя в деньгах мы не нуждались, я не закатывала истерики по поводу того, что ходила с китайским подобием телефона, когда одноклассницы козыряли айфонами, принимала как должное, что обувь нужно менять только когда старая пара засияет дырами или станет мала. Так воспитали. Но конкретно сейчас почему-то сильно разозлилась на маму за выбор этой ночлежки вместо отеля. “Проснуться бы завтра в своей комнате и понять, что Аргентина была лишь кошмаром…” – мысленно заключила я и подошла к фильтру для воды.

Кувшин выглядел грязным. Пить из него не хотелось совсем, но другого варианта просто не находилось, так что пришлось отложить съемную крышку в сторону и включить крантик угловой мойки. Холодная струя побежала в подставленную емкость. Кувшин был наполовину полон, когда вдруг на стену из ниоткуда выбежала какая-то насекомоподобная тварь и тут же скрылась за раковиной.

– А-а-а! – вырвалось изо рта с пронзительным звоном. Визг был такой громкости, что, казалось, я разбудила весь дом.

Руки выронили фильтр. Вода отскочила под наклоном, забрызгала меня целиком.

– Что?! Что случилось?! – запричитала мама, подбежав ближе.

Я так и застыла с растопыренными пальцами и скрюченным выражением ужаса на лице.

– Т-т-там… Какое-то… – выговаривала через силу. Мурашки пробежали по коже прямо в мозг. – Жук…

Мама выключила воду и, нахмурив брови, переспросила:

– Жук?

– Я не знаю. – От ощущения мерзости меня передернуло. – Большой такой. Размером с два ногтя.

– Усатый?

– Да.

В дверях кухни появился папа.

– Все нормально?

– Нормально, – был ответ с нервной усмешкой. – Наша дочь первый раз таракана увидела.

– Кукарача.

Я посмотрела на папу глазами, полными непонимания.

– А?

– Кукарача. По-испански – таракан. И что, ты решила его криком убить?

– Лучше бы нужные слова учил, – подстебнула мама.

– Вполне себе нужное. В чатах вон пишут, что тут этих тараканов… Летают даже.

– Фу! Гадость какая! – брови нахмурились сильнее, так, что еще чуть-чуть, и соединились бы в одну.

– Ладно, я в душ, – бросил папа, скрывшись за углом. А оставшаяся со мной родительница вытащила из раковины кувшин со словами:

– Вот в моем детстве…

– Ой, щас начнется! То, что вы в детстве тараканов на веревочке водили как домашних питомцев, не значит, что это норма, – слушать нравоучения из разряда “а раньше…” у меня не было ни сил, ни желания.