Я молча вернулась на свое место и погрузилась в грустные размышления. Пока не выяснится, кто мне звонил: придурок или преступник, нужно начинать соблюдать осторожность.

Неужели снова мне начинать маскироваться, как когда-то, когда возникла реальная для меня перспектива стать мишенью для киллера?

Снова Маринка будет говорить посетителям, что я не принимаю по причине жутко важной занятости – это чтобы убивец не прошел. По телефонам за меня будут отвечать, что меня нет и пока не будет, а это «пока» неизвестно когда закончится – чтобы по трубке снова мне не смогли угрожать и не нарушили бы мое лирическое настроение, которое провалилось в тартарары сразу же после начала всего этого почечуя, как любит выражаться мой друг Фима Резовский.

Как вы понимаете, конечно, от всех этих мыслей мое настроение не улучшилось.

Итак, я вернулась к столу и, нажав кнопку селектора, спросила у Маринки, есть ли новости. На самом деле новости меня не интересовали, мне стало неуютно в одиночестве и захотелось общества. Пусть даже и Маринкиного.

По селектору мне никто не ответил. Я удивилась и вышла из кабинета.

В комнате редакции никого не было.

Я с недоумением осмотрела всю редакцию и даже, присев, заглянула под Маринкин стол.

Точно – никого. Начинаются обещанные сюрпризы?

Полная всяких нехороших предчувствий, я сделала несколько шагов по комнате редакции, и тут из-за приоткрытой двери, ведущей в общий коридор, услышала возбужденные голоса. Среди них выделялся Маринкин.

Она что-то кричала, и единственное, что я разобрала, так это то, что Маринка напористо требовала позвонить в «Скорую помощь» и милицию!

Я, разумеется, решила узнать, что там происходит. Такие неординарные события, как Маринкин крик в коридоре, в принципе у нас редкость, хотя Маринка покричать любит, как вы уже знаете.

Но обычно все самое неприятное случается в других местах, но только не в коридоре.

Так как в редакции не было не только Маринки, но и Ромки, я сделала правильный вывод, что весь наличный состав, за исключением ушедшего Сергея Ивановича, занят чем-то чрезвычайным в коридоре, и тоже вышла туда.

Весь сыр-бор, как оказалось, разгорелся вокруг мальчишки примерно десяти или одиннадцати лет, который стоял напротив нашей двери и размазывал кулаками грязь по лицу. Мальчишка надрывно орал, а Маринка, перемежая кудахтанье с возмущенными криками, прыгала вокруг него.

– Ты чей, мальчик?! – надрывалась Маринка, стараясь перекричать ребенка, истошно вопившего о том, что он потерялся и что его мамочка только что была здесь, а вот теперь ее нет и он не знает, куда ему идти.

Ромка, присутствующий здесь же, скромно молчал, прекрасно понимая, что Маринка все скажет и узнает за двоих. А когда Маринка что-то выясняет, то другим лучше не лезть – не дай бог она подумает, что ей мешают. Тогда она начнет кричать еще громче.

– Не ори! – изо всех сил крикнула Маринка, и мальчишка на мгновение заткнулся. Я тут же воспользовалась паузой.

– Откуда он взялся? – спросила я.

– Понятия не имею, наверное, пешком пришел! – разумно ответила Маринка. – А мамаша его наверняка заболталась в каком-нибудь кабинете с подружкой. А ребенок травмируется! А дети, между прочим, пока не вырастут, постоянно находятся в переходном возрасте! Я помню, я зачет сдавала!

Я скептически посмотрела на мальчишку и довольно-таки пессимистично подумала, что раньше всех травмируюсь я. Психически.

– Пойду внизу посмотрю, нет ли там кого-нибудь, – задумчиво предложил свои услуги Ромка, шмыгнул носом и смотался.

Мы с Маринкой остались вдвоем, пардон, втроем, в коридоре.