Потом к ним зашел Антон Приходько. Потом она танцевала с ним в валенках. Потом… господи, да что убиваться-то, ведь она и бежала сюда от пустоты…

Уже на следующий день Анна стала натыкаться на косые с ехидцей взгляды парней из его бригады. Их первых увозили в поля, в утреннюю непроглядь и стынь, еще до семи. Поэтому сразу после завтрака они собирались погужеваться в тамбуре административного барака – закачать в легкие первую порцию дыма.

Она подозревала в нем склонность к похвальбе – и не ошиблась. Заметную перемену к себе она почувствовала и со стороны Филиппа Леру из французской группы. «СевНАОгеофизика» закупила в прошлом году у французов современную сейсмостанцию для съемок 3D. Группа из нескольких французских инженеров помогала нашим осваивать приобретенное оборудование. Еще один – Филипп Леру – с молодым программистом из Тюмени занимался первичной обработкой полученных сейсмических данных.

Анне было известно, что Филипп – холостяк, а сердце подсказывало – она ему очень нравится. Только француз что-то долго к ней присматривался. Ах да, эта их «политкорректность», боится за свое реноме…

Сердечко знало и того больше: он готовился сделать несколько шагов навстречу, просто собирался с духом. И вот ведь поди ж ты… годами одна, а тут столько мужчин вокруг, готовых ловить каждый твой взгляд… Вот ведь дурочка – да кому ты нужна такая шальная, доктор Тушина? С той самой злополучной новогодней ночи все и разладилось – и ей давно уже отчаянно хотелось вернуться в Сыктывкар…

Ломать голову над тем, кто постарался разочаровать в ней Филиппа, не пришлось. Конечно же, Тая – маленькая полярная лиска, которую взяли сюда переводчицей. Слабое знание английского (французского она и словечка не знала) Тая восполняла ломаным трепом о том, что было скрыто от поверхностного взгляда французов. Малорослая и тонюсенькая, она обладала какой-то несокрушимой жизненной цепкостью, далеко не всем аборигенам в этих краях присущей.

У Таи была склонность к интригам. В сердце у нее горело жаркое пламя мести. Анна не сразу это поняла, сомневалась все, боялась ошибиться. Это было пламя мести младшей сестры за обиды, причиненные старшим братом. Это был дух мщения малых северных и азиатских народов за века порабощения, спаивания, попрания природы и расхищения природных ресурсов…

Она была умна, эта Тая, не лишена обаяния, но слишком ярко в ней тлел этот огонь мести поработителям и растлителям ее народа, ненависти к тем, кто погубил в пьянстве его мужчин, увез в города его детей и, главное, продолжает эту колонизацию…

Тая давно уже расположила к себе французов мнимой открытостью и беззащитностью, а еще – рассказывая об унижениях, которые ее народу причинил и причиняет «старший брат». Сама Тая была и вовсе неразборчива в связях с мужчинами, но ей хватило трех корявеньких английских фраз, чтобы намекнуть Филиппу Леру о случившемся между Анной и Приходько той новогодней ночью.

Да и бог судья, обиды на нее у Анны не было, ей все равно было жалко Таю. Та ведь и хотела, чтобы все ее жалели. Да и черт с ним, с Филиппом, скоро уж насовсем уедет в свой далекий европейский рай.

– Что-то не идет к нам весна нынче, а? Опять тридцать семь на дворе. – Приходько тряхнул енотовым ухом.

– Не отвлекайте. – Снова построжилась Анна, обрабатывая щеку Андрюшке Самохвалову. – Вот у вас и мерзнут рабочие, оттого что сами часто греетесь. А этот пусть посидит на больничном хотя бы сегодня – а лучше и завтра…

Она уже писала Андрюшке памятку – что ему делать чтобы поберечь щеку и нос, какие лекарства и как их использовать. Приходько же подсел к столу, за которым она писала, зло и холодно выдохнул ей в лицо: