Вскоре, шатаясь, чуть не падая, я бежал к поезду и матерился. Поносил себя, пиво, Москву, ту девку из бара, что соблазнила играть, считай, вынула из моего кармана почти полторы тысячи.

И вот теперь я маялся в душном и тесном вагоне, почти без денег, не купив ничего, что заказали знакомые (заказывали в основном книги и видеокассеты с новыми нашумевшими фильмами), без подарков родителям, провалившись на первом же экзамене, не успев ничего толком увидеть, понять, ни в чем разобраться.

Вот доеду, встречусь в театре с ребятами и что им скажу? Что я, их ведущий актер, не прошел даже творческий конкурс? Что меня официально признали неспособным выходить на сцену? Стыдно, просто невозможно представить, как я это говорю… Или соврать? Не добрал, дескать, баллов? Нет, тоже бред. Экзамены закончатся через три недели, и об этом все знают… От постоянного обдумывания и поиска, чем объяснить такое раннее возвращение, голова то гудела и кружилась, то казалось, что что-то в ней переклинило и вот-вот я спячу. Сойду с ума здесь, в вагоне. И как со мной поступят? Высадят где-нибудь в Омске, отправят в психушку. Хорошо бы. И жить там безымянным, никому не известным… А, нет, у меня при себе паспорт, аттестат, трудовая книжка. Вызовут родителей… Значит, надо держаться, надо успокоиться. Готовить себя к тому, что позор неизбежен. В конце концов выбрал такое… такую, как называют вранье разведчики, легенду: в Москве стало противно, до последней степени невыносимо, и я просто сбежал. Сбежал, чтоб не задохнуться. Да. Но как объяснить родителям, куда делись все деньги? Эти вообще-то смешные, ничтожные полторы тысячи, но на которые с месяц можно экономно питаться. Куда они испарились?.. Может, сказать, что украли? Стащили в поезде, когда спал? Вынули из кармана в общежитии? В метро?.. О черт!.. Уснуть бы…

Поздним вечером в конце третьих суток пути добрались до Ачинска. Скорый поезд шел дальше на восток, а мне теперь нужно было дождаться межобластного, который довезет до нашего городка… Посидел на Ачинском вокзале, зевая, но боясь задремать, доел колбасу и яйца, а потом на стареньком маломощном тепловозе покатил на юг. Здесь забыться было совсем невозможно – то и дело остановки, толчки, постоянно смена пассажиров, крики проводника, объявляющего станции. Километров триста тащились всю ночь. И вот наконец:

– Новогорняцк! Кто в Новогорняцк – собирамся!

Да, «наконец», но и в самый, кажется, неподходящий момент – на рассвете, когда я, старожил вагона среди прочих, едущих от сельца до сельца, только-только уснул на голой полке, приспособив сумку вместо подушки.

Пришлось спускаться вниз, осиливая слабость и дурноту от бессонницы, обуваться. Плестись в выстывший за ночь тамбур.

Проводник открывает дверь, спускает лесенку. Люди, торопясь, выгружаются, тащат за собой сумки, корзины, ведра, перевязанные бечевкой коробки… Серое, с двумя колоннами, полутораэтажное здание вокзала; почему-то оно всегда напоминает мне общественную баню. На капоты своих «жигулишек» оперлись двое сонных частников, слабо верящих, что найдутся желающие доехать домой с ветерком – город слишком маленький, из одного конца в другой пешком не больше двадцати минут в прогулочном темпе…

Поеживаясь, постукивая зубами не столько от рассветной прохлады, сколько от недосыпания, я дошел до крошечного привокзального скверика, вытер носовым платком росу с края скамейки. Уселся, медленно достал из кармана зажигалку и пачку «Явы», из пачки – сигарету. Помял ее пальцами, а потом закурил. Спешить было некуда. Вот я и дома, в почти родном Новогорняцке… Огляделся, точно проверяя, всё ли так, всё ли на месте.