– Поешь, – снова просит мама. – Печенки немного, гречка…
– Хорошо, мам, спасибо.
Он заходит на кухню, включает плиту, ставит чайник. Подогревает то, что в сковороде. Жует, невесело уставившись на полустершуюся, исцарапанную переводку на хлебнице: лицо миловидной девушки. Лет пятнадцать назад выменял ее у соседа Витальки на медную трубку для пугача. Виталькин брат служил в ГДР, он таких переводок в каждом письме по десятку присылал…
Чайник вскипел. Сковородка пуста. Он заваривает свежего крепкого чая, чтобы взбодриться, разогнать усталость. Берет сахарницу. В ней осталось совсем на дне, а маме надо во время приступа обязательно сладкого. Ладно, ложку положить можно, не так горько будет…
Долго помешивает ложкой в чашке, снова глядит на переводку. Одного глаза у девушки нет, на щеке – широкая царапина, на шее тоже… Совсем надо бы соскоблить, наклеить на ее место другое… Он жалеет, злится на себя, что так глупо потратил деньги, что не выспался. Анжела и Лена представляются ему теперь уродливыми и жадными прошмандовками, какие специально цепляются к парням, чтобы нескучно провести время, выпить, поесть вкусненького… Зачем он вообще поехал в эту чертову «Пену»? Чего там особенного? И был ведь уже раза четыре… Надо было просто взять хорошей водки, собраться у кого-нибудь из пацанов, выпить, поговорить нормально… Но, ругая себя, он знает, что через несколько месяцев, если накопит, сэкономит рублей четыреста, снова выпросит у соседа Витальки карту гостя клуба, оденется в выходной костюм, купит пачку дорогих сигарет и поедет…
1999
Эфир
1
Замигал зеленый фонарь, побежала динамичная заставка в мониторах. А в студии – напряженная, сковывающая тишина, те несколько томительных, долгих секунд, которые всегда боится и в каком-то приятном оцепенении пережидает Марина Стрельцова. Все замерли: операторы у камер, звукорежиссер, ассистенты, гости программы и она сама, ведущая. Она смотрит в монитор, на крутящийся голубой шарик – нашу планету; и вот шарик стал расти, расправляться, превратился в полотно, заколыхался, как флаг, состоящий из человеческих лиц. Обозначились знакомые контуры, нечто напоминающее по форме выгнувшееся горбатое животное с безвольно висящим, коротким хвостиком и тупой, почти плоской мордой, правда, глаз у него был страшно выпуклый, словно выскочивший из орбиты… Полотно перестало колыхаться, на него штампом опустились слова «Мы – Россия». И зеленый фонарь погас, в тот же момент загорелся красный.
– Добрый день, дорогие друзья! – ожила, вырвалась из оцепенения ведущая. – В прямом эфире программа «Мы – Россия» и я, Марина Стрельцова. Как всегда, у нас сегодня много гостей, тем более что тема заслуживает самого пристального внимания и обсуждения. И как предисловие – сюжет.
Ведущая нажала кнопку «запись». В оживших мгновенно мониторах – тесное мрачное помещение, все скамьи заполнены девушками. Они прячут лица, закрываются ладонями, сумочками, одеждой. К ним бесцеремонно суется микрофон: «За что вас задержали?» – «Не знаю. Не надо меня снимать. Уберите свою штуковину», – просят девушки… Затем – полутемная, узкая улица. Машин и прохожих мало. В основном девушки наподобие тех, какие только что прятали лица. Но теперь они улыбаются безбоязненно и открыто, стоя на краю тротуара; некоторые слегка пританцовывают. Все они смотрят на неспешно едущие мимо автомобили. Смотрят выжидающе и хищновато.
Машина с камерой останавливается, девушки тут же бросаются к ней: «Желаете весело провести время?» – «А почем ваше веселье?» – игриво, делано небрежно спрашивает мужской голос. «Полста баксов». Девушки не замечают камеры, они выжидающе уставились на парней. «Чего? Полста?! – удивился тот, что начал разговор с ними. – Вы офигели, барышни! Знаете, сколько это сейчас, полста баксов? Ха, кранты!» – «Ну возьмите одну, – уговаривают девушки. – На четверых вам как раз». – «За тридцатник возьмем. У?» – «Полста». – «Да за полста я сам любому что хошь сделаю! Тридцатник». – «Нет таких цен… Ребята, поймите, мы же не на себя работаем». – «Ну и работайте. Поехали дальше, Коль». Машина трогается, девушки возвращаются на тротуар.