Наверное, имеет смысл сказать несколько слов о жизни этой удивительной, по нынешним меркам, личности. Некоторые считали, что его поведение, со стороны кажущееся не всегда адекватным, было связано с тем, что, занимая некогда высокий пост с великолепными карьерными перспективами, он не сумел в какой-то ситуации успешно договориться с важными людьми, в результате чего был похищен его сын и выставлены требования, на которые он был вынужден согласиться. Говорят, именно тогда его психика и подверглась деформации, но я все же думаю, что тот случай мог лишь усилить его не полностью проявлявшие себя до поры до времени отвратительные черты характера. Не очень верится в то, что одно происшествие, пускай и такое ужасающее, могло превратить нормального человека в то дерьмо, каким он стал позже. В итоге сына ему вернули в обмен на его отказ от предлагаемой высокой должности. Через какое-то время, как и следовало ожидать, он уволился со своего поста, занимал какие-то более мелкие, хотя и достаточно высокие в глазах многих, должности, пока не докатился до нашей конторы.

Эти и некоторые другие подробности его жизни мне рассказал, вернее нашептал, как-то Перевогин, подвинувшись ко мне настолько близко, насколько позволяло его чувство приличия, которое, в свою очередь, этим вопросом, видимо, вообще не задавалось: казалось, что Перевогин не шептал, а лизал мне ухо. Но сама суть истории была интересна настолько, что я готов был перетерпеть и эту его близость, и отвратительный запах изо рта.

Положение Егорки в нашей конторе, надо сказать довольно весомое, для него, очевидно, было унизительным ввиду непомерно развившегося ранее самомнения, дикой потребности власти при весьма скромных масштабах организации: здесь просто негде было развернуться, чтобы проявить себя всецело, показать себя со всех сторон, в полной мере, во всю свою силу. И хотя курировал он всего три небольших предприятия, принадлежащие нашей компании, но делал это с такой же энергией, как в прежние времена, когда имел дело как минимум с тридцатью. Чертов безумец, он орал так, что, кажется, хотел докричаться до самых дальних окраин страны. Видимо, он то и дело забывал, что нет уже у него власти на тех окраинах, не осознавал, что сейчас уже не орут, как раньше, и упорно не хотел видеть будущее, в котором для таких, как он, места оставалось все меньше.

– Я тебе сейчас этот отчет в задницу засуну!!! Понял?! – визжал он на одном из совещаний.

– Ег-гор Ал-левтинович… Да мы… – заикаясь, мямлил подчиненный, который, кажется, уже наложил в штаны.

– Да хули вы?!! Уроды, бля!!! Если я вам сказал в прошлый раз, как надо делать, то так и надо делать!!!

– Так мы… Мы так и сделали…

– Да нихуя не могли вы так сделать, потому что вы не можете делать!!! Вы вообще ничего не можете делать!!! Импотенты, блядь, производственные!!!

В таком духе проходили совещания, жаркие и безобразные, с воплями, брызжущей слюной и уродливым, серым от гнева, лицом начальника – Егорки.

Временами, когда кто-то говорил ему действительно правильные вещи, которые могли охладить его беспричинный пыл и направить мысли в созидательное русло, казалось, находило на него какое-то просветление, и он как будто ненадолго задумывался. Но потом, словно опомнившись, приступал к беспощадной и совершенно нелепой критике, повышал голос все сильнее и сильнее, как бы раззадоривая самого себя, доводя свое состояние до какого-то безумного исступления, куража, превращая таким образом все происходящее в театральное представление. Это был театр одного актера, а он дошел до такой степени деградации, что был в первую очередь актером, а потом уже всем остальным.