Но дальше дело как-то заглохло. Видно было, что сам Володя к нему остыл. Он стал пропадать где-то, не появлялся по нескольку дней, в ответ на расспросы отмалчивался и краснел или врал и тогда краснел еще больше. Наконец, он признался Наташе, что раздобыл пистолет и решил во что бы то ни стало научиться стрелять левой рукой. Для этого приходится на целые дни уходить за город, в лес, тренироваться, он облюбовал такие чащобы, куда вряд ли кто может наведаться.

Иван Васильевич решил подождать.

– Не трогайте его, – сказал он Ямпольской. – К чему душа лежит, пусть тем и занимается. Кстати, уметь стрелять тоже не последнее дело.

Но тут случилось непредвиденное. Тридцать первого марта, среди бела дня, на Первомайской улице чьим-то метким выстрелом был убит наповал штурмбанфюрер СС. Стреляли сверху, с чердака двухэтажного дома: полиция установила это немедленно. Весь день, до самой ночи, улица была оцеплена солдатами и полицейскими, во всех домах были произведены тщательные обыски, но никаких результатов они не дали.

На этот раз Володя Соболев пробыл в библиотеке дольше обычного. Вечером он остался слушать радио вместе с Наташей, потом пошел провожать ее домой и долго стоял с ней в парадном, находя все новые темы для разговора. «Какой он все-таки чудной», – уже не в первый раз подумала Наташа, и вдруг странная догадка осенила ее. «Постой, постой…» – начала она, но прежде чем успела что-либо сказать, услышала его сбивчивый шепот:

– Ты только никому не говори… Это я… сегодня…

Она стиснула его руку.

– Начал?

– Начал, – ответил он ей кивком головы и взглядом, полным доверия.

Больше ничего не удалось от него добиться.

…Наутро это событие бурно обсуждалось на экстренном совещании подпольного центра. Рассказав со слов Ямпольской о поступке Соболева, Иван Васильевич потребовал, чтобы подобные самовольные действия были категорически осуждены, а сам Соболев получил соответствующее строгое внушение. С этим все согласились. Но когда, продолжая разговор, Левенец высказался против «индивидуального террора» как такового, сославшись на общеизвестные факты из истории партии, – тут и возник спор. Иван Васильевич, как и прежде (а они не раз уже обсуждали с Левенцом эту тему), утверждал, что теперь не время разбираться в средствах. Все, что идет во вред Гитлеру, – все приемлемо и хорошо! Что же касается истории, то это не довод. Одно дело – народники, другое дело – мы. Народники стреляли в царя, наивно думая, что этим они изменят существующий строй. За это их и высмеял Ленин. Мы же вовсе не придаем террору какое-то исключительное значение. Мы ведем войну: наша армия уничтожает фашистов на фронте, в бою, мы должны уничтожать их здесь, только и всего! А как это поднимает дух населения! Сегодня в городе только и разговоров, что о вчерашнем выстреле на Первомайской. Люди видят, что злодейства фашистов не сходят им с рук. Люди видят, что здесь, в оккупированном городе, действует организация патриотов. Значит, не так уж незыблем «новый порядок». Значит, не такие уж фашисты полноправные хозяева на нашей земле. Тем, кто впал в уныние, опустил руки, есть над чем задуматься сегодня!

Ивана Васильевича поддержал новый член подпольного центра, Пилипенко. Валя Любимова, тоже введенная накануне в состав центра, приняла сторону Левенца:

– Люди-то как раз подумают, что нет никакой организации, а так… отдельные смельчаки… на свой страх и риск.

– Верно! – разгорячился Левенец. – Когда население читает наши листовки, и это происходит изо дня в день, – всем понятно: в городе есть подполье, оно действует организованно, а раз организованно, стало быть, это – сила. А вот эти ваши одиночные выстрелы, эти случайные убийства на улице – они скорее бессилие показывают. От отчаяния люди стреляют в кого попало. Что, не так?