Игорь выслушал ее спокойно, не проронив ни слова и лишь оглядываясь временами на прохожих. Он казался рассеянным и явно не был склонен поддерживать этот разговор. «У тебя есть часы? Который час?» – спросил он, когда она наконец выговорилась.

– Я, наверно, мешаю твоей встрече? – сказала Ляля, изо всех сил стараясь не выдать своей обиды.

– Нет, ничего, – спохватился Игорь. – Ты продолжай, я слушаю.

– Я все сказала. Теперь твой черед.

Игорь молчал. Казалось, он продолжал думать о чем-то своем. Наконец, встретившись с ней взглядом и, видно, почувствовав в ее глазах настойчивый вопрос, от которого ему не уйти, он проговорил все так же спокойно:

– Вот что, Ляля, давай условимся: мы еще вернемся к этой теме.

– Когда?!

– В другой раз. Когда пойдем гулять, – невозмутимо ответил он.

На этом они расстались.

Ляля кусала губы от обиды и злости. Ничего нельзя было понять из этого дурацкого разговора! Если Войцеховский сам ни черта не знает и ни с кем не связан, зачем он, спрашивается, морочил ей голову целый час на улице? Если же знает и связан… тут напрашивался самый досадный и оскорбительный вывод: не верит! И нестерпимой насмешкой звучали эти слова о прогулке «в другой раз». Как могла она позволить так с собой разговаривать!..

Прошло несколько дней, прошла острота обиды, и Ляля уже перестала думать о Войцеховском, занявшись поисками работы, как вдруг он нежданно пришел к ней домой рано утром.

– Мы собирались прогуляться, – сказал он как ни в чем не бывало. – Сегодня как раз погода хорошая – пошли, если не раздумала.

Был конец февраля. День выдался ветреный, но уже сравнительно теплый. По земле скользили тени рваных облаков, набегавших на солнце, а с горизонта грозно посматривала туча, вся из черного дыма; то и дело казалось, что погода меняется, но солнце все увереннее овладевало небом и землей.

Они шли куда глаза глядят и оказались на берегу Южного Буга. Это был пустынный холмистый берег, покрытый ноздреватым, несвежим снегом; справа, за рекой, громоздился город, слева и впереди, вдоль берега, расстилались огороды без края. Здесь было пустынно, веяло весной и свободой; здесь можно было, не закрывая глаз, представить себе, что нет кругом никакой войны, что это все та же, прежняя Винница, та же, прежняя жизнь.

Так они шли и шли, околдованные этим виденьем, пока следы войны, неумолимо обозначавшиеся на бугском берегу в виде полузасыпанных воронок от снарядов да ржавеющих обломков какой-то былой техники, не вернули их к реальности.

На этот раз начал Игорь.

– Я чувствую, – сказал он, – что тебе трудно сидеть в бездействии.

Ляля благодарно посмотрела на него.

– У меня только нет уверенности, – продолжал Игорь, – что ты вполне представляешь себе, как нужно держаться и как работать…

– Из чего ты это заключаешь? – обиделась Ляля.

– Из нашего первого разговора. Он не давал тебе никаких оснований для такой откровенности. Ты давно не видела меня, ничего обо мне не знала, да и теперь не знаешь, как же ты могла так слепо довериться мне при первой же встрече?

– Но ведь я не ошиблась?!

– Нет, не ошиблась. Но в другой раз, при другой подобной встрече, можешь и ошибиться, а эта ошибка дорого обойдется…

– А почему же ты сейчас не боишься говорить со мной напрямик? Ведь и ты обо мне ничего не знаешь.

– Во-первых, я тебе ничего еще не сказал, а во-вторых, я уже знаю о тебе все, что мне нужно.

– Справки наводил? – улыбнулась Ляля.

– Да, – спокойно отвечал Игорь.

– Ну и, надеюсь, теперь тебя ничего не смущает?

– Ничего. Если не считать некоторой неорганизованности, которая тебе, по-моему, свойственна. Люди, которых ты ищешь, считают, что только организованность может принести нам успех. Я надеюсь, что ты с ними согласишься.