К груди Таи приливает волна – северная, с острыми льдинками: она так не может. Не может говорить с ним, хохотать, глядя ему в глаза, кокетничать, быть естественной; она не имеет права при нем казаться глуповатой, неудачно шутить… Она должна сохранять достоинство: каменное лицо, прямая спина, рубленые жесты, односложные ответы. Чтобы никто ничего не подумал.

Листва на деревьях вскипала, кроны ходили ходуном, залив дышал штормовой свежестью, сдувая с берега последних купальщиков, торопливо сгребающих с лежаков вещи; пепельные тучи, похожие на густой дым, обложили небо.

Тая и Люся шли на пятачок.

Упругая духота напрягалась, натягивалась, как струна, до предела. Чтобы вот-вот, через секунду, зазвучать – зазвенеть ливнем.

– Просто обожаю последние минуты перед грозой. Замри.

Тая остановилась сама и жестом остановила подругу.

– Так сумрачно, так тихо. Внимай лесу.

Отчетливо слышалось прерывистое гудение шмеля в зарослях вереска.

Вдалеке над заливом уже маячили молнии, сшивая белыми нитками небо и море. Камушками в порожней телеге катался далекий гром.

– Может, все-таки вернемся? Сейчас как хлынет.

– Ты сама хотела рассказать, о чем вы говорили утром с Захаром. Хлынет – под деревом постоим.

– Нельзя под деревом: молния.

– Я читала про парня, которого молнией шарахнуло, но не убило. У него после этого появились необыкновенные таланты. Он стал невероятно быстро считать в уме. Смог выучить несколько языков. Я тоже так хочу!

– Ты и так талантливая. Не надо тебе молнию.

– Не талантливая. Не получается у меня.

– Что не получается?

– То, что я хочу нарисовать.

– Последнее? В блокноте? То, что ты никому не показываешь?

– Да.

– Покажешь? Я уверена, что мне понравится. Мне всегда нравятся твои рисунки!

– Ладно, самый сносный вариант покажу.

Тая открыла свою джинсовую сумку и достала блокнот. Недолго полистав его, протянула подруге.

Возникнув в дымке небрежных карандашных теней – будто отмывшись от небытия, но не до конца, – на Люсю глянуло лицо Захара.

Удивление, восхищение, немножко зависти. И – секунду спустя – сострадание.

– Очень похоже…

– Серьезно?

– Конечно! И это ведь по памяти. Ты гений, короче.

Люсе теперь очень хотелось восторженными отзывами замылить изначально заявленную тему прогулки – утренний разговор с Захаром.

Тая приняла лестные слова как должное.

– Так о чем вы говорили?

Оттягивать дальше не было никакой возможности.

Люся опустила глаза.

– Извини, не так просто это сказать…

– Он предложил тебе встречаться? – подсказала Тая.

– Да…

– Ну, мать… Тоже мне! Удивила! Я давно замечала, как он на тебя смотрит. И надо было так жеманиться?

– Я думала… тебя это… огорчит. Парень, которого ты рисуешь… хочет гулять… с другой. И эта другая – твоя подруга.

– Те, кого я рисую, для меня – модели. С кем они встречаются, мне плевать. У Захара красивый лоб. И это единственное, что мне в нем интересно. Что же ты сказала? В ответ на предложение?

– Отказала, конечно, – тихо ответила Люся.

– Но почему? – изумилась Тая.

Она ожидала худшего. Не раз уже воображение подсовывало ей романтические клипы, в которых Захар объясняется в любви другим девочкам, дарит им букеты, шоколадки, мягкие игрушки с глупыми глазами. И эти девочки соглашаются. Всегда соглашаются. Как же возможно отказать такому парню? А Тая страдала. Страдала заранее. Страдала настойчиво и регулярно. Будто выплачивала взносы своему большому горю неразделенной любви.

Но, как ни странно, весть об отказе Люси не принесла ей облегчения. Напротив, Тая даже почувствовала неловкость.

– Надеюсь, не из-за меня? – строго спросила она.

– Нет. Я… Я просто не уверена, что хочу.