– Позвольте забрать это? – сказал адъютант. – Подождите, пожалуйста.
Он взял папку, тихо постучал и проскользнул внутрь. За миг перед тем, как дверь закрылась, Хартманн услышал голоса, потом негромкий разговор оборвался. Он огляделся. Комната оказалась обставлена на удивление современно, даже со вкусом: приличные картины, столики с лампами и вазами живых цветов, ковер на отполированном паркетном полу, простые стулья. Можно ему присесть или нет? Пожалуй, не стоит.
Время шло. Женщина в накрахмаленной белой блузе вошла в кабинет с кипой бумаг и почти в ту же секунду вышла – уже с пустыми руками. Наконец, примерно через четверть часа, дверь снова открылась и появился мужчина лет пятидесяти пяти, с прилизанными седыми волосами и значком нацистской партии на лацкане. Это был барон Эрнст фон Вайцзеккер, хотя в духе этих эгалитарных времен аристократ отрекся от титула почти сразу, как приобрел партийный значок. Он вручил Паулю конверт.
– Спасибо за ожидание, Хартманн. Это ответ фюрера Чемберлену. Пожалуйста, доставьте его немедленно в британское посольство и передайте либо сэру Невилу Хендерсону, либо мистеру Киркпатрику лично. – Он наклонился и доверительно прибавил: – Обратите их особое внимание на заключительное предложение. Скажите, что это прямой ответ на сегодняшнее выступление. – Потом еще понизил голос. – Сообщите, что это было непросто.
– Вайцзеккер!
Властный голос из кабинета, как понял Хартманн, принадлежал Риббентропу. Легчайший намек на неудовольствие пробежал по правильным чертам статс-секретаря, и он удалился.
Английское посольство располагалось в пяти минутах ходьбы, в северном конце Вильгельмштрассе, прямо за Министерством иностранных дел.
Ожидая, пока полицейский откроет ворота рейхсканцелярии, Хартманн осмотрел конверт. На нем рукой Вайцзеккера был выведен адрес: «Его превосходительству сэру Невилу Хендерсону, послу Великобритании». Конверт был не запечатан.
– Доброй ночи, господин. – полицейский взял под козырек.
– Доброй ночи.
Хартманн прошел немного по широкой улице, миновал темные безжизненные окна Министерства иностранных дел, а потом, как будто само собой – любой наблюдатель счел бы его поведение вполне естественным – свернул к главному входу. Ночной швейцар узнал его.
Пауль взбежал по устланным ковром ступенькам лестницы с каменными сфинксами, помедлил, затем свернул налево в пустой коридор. Его шаги гулко отдавались от каменных плит пола, покрытых зеленой штукатуркой стен, сводчатого потолка. Двери по обе стороны коридора были закрыты. Посередине размещался туалет. Молодой человек вошел и включил свет. Отражение в зеркале над умывальником испугало его: сгорбленная, вороватая фигура, подозрительная на любой взгляд. Воистину он совсем не создан для такого рода занятий. Хартманн зашел в кабинку, запер дверь и присел на край унитаза.
Уважаемый мистер Чемберлен! В ходе переговоров я в очередной раз известил сэра Хораса Уилсона, передавшего мне ваше письмо от двадцать шестого сентября, о моем окончательном решении…
Письмо состояло из семи абзацев, некоторые большие. Общий тон был воинственным: чехи тянут время, их возражения против немедленной оккупации немцами Судетенланда носят надуманный характер и вообще Прага стремится «разжечь пожар всеобщей войны». Заключительное предложение, которым так гордился Вайцзеккер, не внушало особой надежды на мир:
Должен предоставить вам самостоятельно определить в свете указанных фактов, продолжите ли вы свои усилия, за которые я вас еще раз самым искренним образом благодарю, чтобы побудить правительство в Праге принять разумное решение в последнюю минуту.