Мне даже рядом стоять противно с базарными людьми. Такое впечатление, что никто/никого не слышит. Но какое в этом лицемерие, какая боязнь потерь. Я никогда не сожалею, поскольку прекрасно понимаю, что нет на свете ничего постоянного. Кроме моего таланта. Он – единственный, кто меня кормит, оберегает, выращивает.

Это надо подчеркнуть.

Как же сохранить в себе доброту, когда вокруг сплошное зло, от которого не знаешь, куда деваться. Источник этого зла – что? Эгоизм, наверное, или нечто такое, что подпитывает его – страсть к разрушениям. Я всей душой ненавижу, когда руки не держат и ноги дрожат. Когда мысли нет, и фундамент знаний не держит. Когда вороньё склевало всю вишню в саду, а мне остаётся, лишь глядеть с глубоким разочарованием в душе. И как здесь не придумать новый смысл, если старый уже пропал. Говорят, близость смерти заставляет видеть яснее, реальнее, гуманнее.

Непонимание – вот, что является высшей мерой наказания.

Если просить, то условий начнут выдвигать великое множество. В этом случае, лучше переждать неблагоприятные времена, нежели пасти чужой кошелёк. Всё равно дурная пуля возвращается.

У меня более нет желании культивировать невежество. Не знаете как устроен мир – идите учитесь.

Пусть говорят за спиной. Усложняют мир, честь, старания воспитанного человека. Мы привыкли к подобному образу жизни. Полагаем, что это нормально. А потом, ещё, разговоры на будущее – они так обескураживают, что ничего не хочется делать. Сколько стоит «земля», на которой меня похоронят. Возможно, она вообще ничего не стоит. Гражданам полагается место – три на три, и полтора метра в глубину.

Успокоил жителей страны. Теперь им некогда будет беспокоиться о состоянии своей души. Даже, когда они весьма склонны к саморазрушению. Просто, некогда сейчас об этом думать. Поживём, посмотрим, может, нам вовсе и не придётся тебя распять, чтобы в последствии нести в себе чувство вины, угрызений, что во/время не смогли тебя придержать. Мы, даже не ожидали, что ты мог быть таким стойким и любопытным с своих исканиях и метаниях в разные края света.

Открыто говорить – этого ещё недостаточно, чтобы жить среди людей, привыкших комфортно вести беседу, пусть даже на повышенных тонах. И ты, конечно же, меня успокаиваешь. Всегда говоришь правду, не стараясь производить раболепное впечатление. Многим оно требуется, но тебе, видимо, нет никакого дела до того, что о тебе могут подумать. Циник.

Самое смешное, что в грязь тебя, особо, никто втаптывать не собирался. Но ты сам, как/то, делаешь, что все тебе завидуют, ненавидят, клевещут. Понятно, что в такой ситуации поддаваться судьбе может оказаться слишком опасно. Волновать толпу – это дерзость несусветная. Революция.

Всё равно мы видим, как ты стараешься. Себя бережёшь и тех, кто тебе дорог. Это видно не по твоим словам, но по твоим поступкам, намерениям, действиям. Говорят, что люди интеллектуально творческой работы быстро изнашиваются, стареют, теряют интерес к жизни. Возможно, в этом и кроется источник молодости – переродиться заново.

А ты словно не замечаешь, что происходит вокруг. Все активно ковыряют в носу, вешают друг другу вермишель на уши, гадят на голову. Что там говорилось о трёх видах разговоров, несущих в себе одно и то же содержание. Что/то, вроде, птичий помёт, козлиное гумно, и поросячий визг.

Мы тут все печальные ходили, пока ты снова не появился. Точнее – не заявил о себе. Принёс в нашу слишком спокойную суету чуточку веселья и – чего ещё? – музыки. Мы до этого момента, если признаться, почти не слышали звуков, только стучали молотом грома, да зубья скалили, глядя друг другу в лицо. Между тем, никогда не надеясь, что наша жизнь может стать лучше, чем она есть сейчас. Такого даже представить себе нельзя было. Если не считать, действительно, тех жертв, на которые немногие способны отважиться. Сколько ты уже лет этим занимаешься, что так отчётливо всё понимаешь? Если прикрыть каждую твою фразу одеянием, чтобы не испортить о тебе впечатление, то… – но это ты сам должен думать.