После раннего увлечения Поморьем (1693–1702) Пётр невзлюбил его, а затем, как и первую жену Евдокию, возненавидел – видимо, за обычный северянам, как и Евдокии, вольный дух, каковой преследовался Петром чем дальше, тем злее. Поздними указами он прямо-таки добил Север, о чём см. далее.

В понятиях привычной истории флота и науки ход событий петровской эпохи нельзя не только всерьёз осознать, но и просто описать (так, упомянутые в Приложении к Очеркам 3 и 4 жестокие петровские экспедиции выходят у наших историков Арктики чем-то вроде экстрим-туризма), а привычная политическая и хозяйственная история, наоборот, вовсе не касается экспедиций. Поэтому всё величие участников Великой Северной экспедиции (ВСЭ), о чём будет речь в Очерке 4, вот уже почти 300 лет остаётся в тени. Чтобы оценить это величие, необходимо погрузить деяния наших героев в тяготы и ужасы эпохи.

Любопытно, как Ключевский, будучи уже знаменитым историком, переходил от бездумного восхваления Петра (в чём повторял своего учителя, сановного Сергея Соловьёва[61]) к позиции Милюкова, своего ученика. Желающему проследить это, предложу Комментарии к его Курсу [Ключевский, т. 4], здесь же замечу, что Ключевский видится мне в вопросах Новой истории (где не был специалистом) более мастером афоризма, нежели анализа. Вот некоторые его афоризмы.

Петровская реформа «это было скорее потрясение, чем переворот»; петровские «благотворные деяния совершались с отталкивающим насилием»; при Петре «молодёжь приучалась смотреть на школу как на тюрьму или каторгу, с которой бежать всегда приятно»; «ближайшие к Петру люди были не деятели реформы, а его личные дворовые слуги»[62]; «промышленность после Петра не сделала заметных успехов, внешняя торговля как была, так и осталась пассивной в руках иноземцев; внутренняя падала» [Ключевский, т. 4, с. 202, 203, 224, 232, 310]. Все они прямо касаются нашей темы.

С позиции «истина посередине» можно обсуждать, например, военную деятельность Петра. С одной стороны, завоевания налицо, а это считалось в те времена благом. С другой – неясно, нужны ли были стране они, кроме выхода к Балтике, и оправдывают ли они весьма жестокое (даже по тем временам) разорение Петром как завоёванных стран, так и собственной родины. Можно оценить подобным образом и управленческие способности Петра: с одной стороны, они велики и несомненны, с другой – столь же явен конфуз с Морской академией и многими прочими начинаниями. Можно спорить также о роли петровских реформ для развития хозяйства [63] и искать желанную середину.

Но главные итоги правления Петра, с которыми нам придётся столкнуться в Очерке 4, были совсем иные, и в них середины не видно, ибо всё свидетельства гласят одно. Назову пять таких итогов – 1) возрождение рабовладения[64] как основы государства, 2) утверждение бюрократии как единственной социально активной силы и разгром всей иной общественной жизни, 3) насаждение небывалой жестокости как нормы[65], 4) введение доноса как формы успеха и просто выживания в обществе[66] и 5) самопоедание как основа экономики.

Из них как следствие вытек упадок страны, отчасти преодолённый в следующие триста лет, но во многом оставшийся невосполнимым, что прискорбным образом видно в наши дни. Добавим к этому сокращение населения при Петре на четверть, если не больше.

Но флот? Разве не бесспорное достижение Петра? Да, военный флот создан при нём, и, в частности, ВСЭ состоялась на судах военных. Попытка идти на кочах (из Архангельска) провалилась.

Для нашей темы это важно, ибо ВСЭ шла на судах военных.