– Кирилл не твой, – охрипшим голосом прошептала Юлия. – Не трогай его.

– Я его не трогаю, я его касаюсь, – Таня вдруг вспомнила слова из какой-то пьесы. – И Кирилл не твой тоже. Давно пора это уже понять.

Юлия, ошарашенная отповедью Тани, повернулась и стала молча спускаться по лестнице. Дима слышал, что сказала Таня, поскольку та говорила громко, но продолжал с высокомерным видом молча стоять у лифта, загадочно закатив глаза. Юлия была ему не по зубам и поэтому он, как всегда, все решения и слова оставлял жене, давно поняв, что жить ему под ее каблуком очень даже комфортно.

Таню трясло, и она никак не могла вставить ключ в замок. Сделала несколько глубоких вдохов и медленных выдохов. Стало легче, но руки продолжали трястись. Она никогда прежде не позволяла себе быть насколько грубой, но и никогда прежде не подвергалась такой неприкрытой злобе. Даже бывая подчас резкой, не смела, оскорблять человека бранным словом. Зачем она набросилась на Юлию? Разве дело в ней? Она не будет впредь общаться с ней, но и винить ее во всех своих бедах не будет. Сейчас она думала только об одном: «Кирилл ей поверил. Он поверил Юлии, не ей, а Юлии». Это было главным и это было очень больно.

«Опять ночь, – войдя в квартиру, со страхом подумала Таня. – Он мне звонит, а меня словно нет на свете. Устал от меня. А почему нет? Возможно, так и есть. Люди устают друг от друга. Хотя притягательность людей друг для друга чаще всего не поддается рациональному объяснению. А я? Я устала от него?»

Ей стало смешно, и она хмыкнула сквозь слезы. Нет. Она не устала от него. Что-что, а это она знала наверняка. Тоска и обида сделали свое дело. Боль посилилась в ней, схватила за горло и не дает ей жить. А он пусть отдыхает от нее. Флаг ему в руки. Она не должна и не будет о нем думать и ждать его, но и относиться так к себе тоже не позволит, даже ему. Сейчас ей нужно держаться. Опасность была нешуточной: лишь бы не пасть жертвой пессимистического взгляда на жизнь. Хотелось убежать и спрятаться, но она этого делать не станет. Пока, не станет. Пусть все остается как есть. Суетиться и бегать с квартиры на квартиру, только вызывать злорадство Юлии. Усталость накрыла ее и она подумала: «Уснуть и не видеть сны. Как нам у Шекспира?» Она попыталась вспомнить слова, но поняла, что не сможет этого сделать, все забыла. Чтобы успокоить свои мысли, закрыла глаза и тут же перед ней в темноте проявились строчки:

«Господи, пожалуйста, пусть он вернется домой. Мне плохо без него, он мне нужен, Господи, услышь меня, пожалуйста», – с мольбой шептала Таня, укрывшись с головой одеялом и закрыв глаза. Сон навалился как-то сразу, словно поджидал ее. Она снова стояла у гроба сына….

Кирилл не вернулся домой в этот вечер и не позвонил Тане. Ночью она плакала во сне и потом, когда проснулась. Проснувшись, она не испытывала ужас и страх, как было обычно в такие утра. Терпеливое и ждущее ее решения настоящее лежало рядом с ней на подушке. Она словно попала в осаду. Была боль. Она заполнила все уголки комнаты, она билась в каждой клетки ее тела, казалось ее можно потрогать руками. Ей еще не доводилось испытывать такой боли, она буквально выворачивала ее наизнанку. Она плакала так горько, как плачет мать, потеряв своего сына, жена – мужа. Она была одна в большой спальне, и ничто не сдерживало ее. Вспомнила, что поначалу, когда ей снились кошмары, Кирилл утешал ее, сочувствовал ей, но потом как будто потерял терпение и с трудом сдерживал раздражение. Она перестала ему рассказывать и, просыпаясь ночью, тихо, на цыпочках уходила в ванную или кухню, чтобы успокоиться.