Оно тебе так постоянство
к ногам положит неживым.
А люди?..
Скоро нас забудут:
людская память не для нас —
другие радости их будут
интриговать, чем наш анфас.
Частицы
Ты – частица,
я – частица —
микромир мне ночью снится:
ты летишь,
и я лечу,
в бездну я,
а ты к лучу,
что разрезал нашу плоскость.
В этом вся таится тонкость.
Носимся мы по орбитам
возле атомов обвитых
ты в своей,
а я в своей
траектории полей.
Как сойти нам со спирали,
чтоб свободы гран узнали.
Крутимся среди протонов,
как лакеи возле трона.
Ты – частица,
я – частица.
Может, нам с тобою слиться?
Будет новый квант в природе
или что-то в этом роде.
Может, новая крупица,
у которой будут биться
сердца два,
но как одно
станет нам теперь оно.
Ну и вытянутся лица
у знакомых: что за птица
в поле вдруг моё попала,
но в мгновение пропала?
Тяготение моё —
слишком пагубное.
Всё,
что в мои досталось руки,
обретается на муки
с колыбели до одра,
то, что жило до вчера.
Манира
Неужели сиреневый дым
В мир фантазий уже не поманит?
Мир, который вчера был моим,
Быть сегодня моим перестанет!?
Фарахутдинова Манира
Тяжел был твой печальный век,
и участь нелегка:
судьба не жалует калек —
их доля всех горька.
Предположить никто не мог,
из нас, что много лет
студентка скромная без ног
в душе была поэт.
Вокруг кипела и цвела
другая жизнь подруг,
а ей удел – быть у стола,
где ждал родной досуг.
Когда зимой пришла беда,
и ты лишилась ног,
казалось, замерли года,
свершился жизни срок.
Боль в юном теле заглушив
еще не до конца,
судьбы услышала призыв:
будить строкой сердца.
Ты сотворила целый мир
в родившихся стихах,
а смерть нашла в земле башкир,
оставив нам свой прах.
Мелькнула горестной судьбой
на небосклоне лет,
но стих, написанный тобой,
оставил в душах след.
Пройдут года чредой эпох,
и кто-то, верю я,
прочтя твой стих, подавит вздох,
коснувшись искр огня.
Выбор
Опускается сумрак с небес,
зажигаются звёзды во мгле,
засыпает таинственный лес,
гаснут солнца лучи на столе.
Что же вечер волнует мне грудь,
за околицу ноги несут,
будто встречу там жду с кем-нибудь,
от которой свершится мой суд.
Стихло всё. Только голос цикад,
да стук сердца тревожный в груди,
надо мною немой звездопад
и тревожная даль впереди.
Где-то там на росистом лугу
ждёт меня, не дождётся судьба,
я её разлюбить не смогу,
и к ней рвётся из сердца мольба.
Ни сокровища все, ни дары
не заменят мне в жизни её
до последней осенней поры
буду Бога молить за неё.
Лестница
Бегут дни за днями,
за месяцем месяц,
и годы сливаются
в ленточку лестниц.
Живу, поднимаясь
всё выше и выше
по ней в синеву
на небесную крышу,
где встречу, казалось,
прекрасные лица
безоблачной юности.
Но…
повториться
счастливое лето
не может и в грёзах
увянувшей плоти
в наскучившей прозе.
Дине (прощание)
Мне – смерть, тебе – бессмертье суждено!
Джон Китс
Ни глаз теперь я не увижу,
ни речь прекрасную твою
уж больше тоже,
я предвижу,
мне не слыхать в моем краю.
Ты вдруг ушла куда-то в вечность,
теперь там будешь нам всегда
служить паролем в бесконечность,
сезамом дружеским туда.
Ты стала прахом грёз,
и опыт
теперь твой знает,
что есть смерть,
судьбы знаком тебе стал хохот,
ввергавшей всех в земную твердь.
Мы слишком скупо награждали
тебя улыбкой и теплом
душевным.
Все чего-то ждали.
И вот дождались…
Бьют кайлом
тебе «хоромы» на болоте.
Не обессудь за сырость, грязь.
Угас вскрик (чей?) на скорбной ноте,
в твою не веря ипостась.
Зачем пишу я эти строки? —
Ты не прочтешь их никогда.
Хочу снять грех с души.
Пусть сроки
вину загладят. Но когда?
Кучка пепла
O tempora! O mores!
Marcus Cicero
Я столько лет прождал тебя напрасно.
Наивно думал, что напишешь, позвонишь,
но постепенно становилось сердцу ясно:
не вспомнишь, не напишешь, не простишь.