Но в то же время внутри тебя всегда живет и неуверенная маленькая девочка, которая привыкла всего бояться – пьяных, дебоширов, просто наглых и бессовестных людей, осуждения, в конце концов… Вот такое вот раздвоение личности.

Вся жизнь прошла, а девочка так и не выросла. И робость внутренняя так и осталась. Может, именно это и заставляло скрывать своих внутренних демонов? Свои истинные желания?

Оглядываюсь назад и понимаю, что прожила долгую, вроде бы насыщенную, но такую бессмысленную жизнь…

А начну-ка я с самого детства.

Родилась я в деревне, далеко не первым и не последним ребенком в довольно неблагополучной семье. Поэтому и детство свое счастливым назвать не могу. Родители вечно ссорились. Отец пил, дебоширил, выгонял всех из дома. Помню, как мама посреди ночи стучала в ворота знакомых, чтобы пустили нас переночевать. Но этих "переночевать" было так много и так часто, и тем более нас, детей, напуганных и чаще всего голодных, было немало, что, бывало, ночи мы проводили и где-то в сарае. Хорошо, если лето и тепло! А зимой? Сейчас даже вспоминать больно.

Мать спасала себя частыми побегами из дома. Хватала самого маленького из детей и скрывалась где-то у родственников, порой неделями. Отец требовал ее у нас, всячески угрожая и запугивая. Старшие, может быть, и знали, где она, но нам, малышам, было тяжело вдвойне – выживать при пьяном отце и понятия не иметь, где мама.

Тогда, в детстве, все воспринималось по-другому. Во всех наших бедах, по словам мамы, был виноват отец. К глубочайшему стыду своему, вспоминаю, как часто мы, вслед за мамой, просили у боженьки, чтобы в один прекрасный день он просто не вернулся домой, сгинул где-нибудь, пропал. До сих пор молю у бога прощения за эти свои желания…

На самом деле, конечно, если в семье нет взаимопонимания, всегда виноваты оба супруга. И в идеале, конечно, если к миру никак не прийти, нужно элементарно разводиться, а не настраивать детей против одного из них…

Кстати, у мамы тоже характер был не сахар. Обижаясь по пустякам, она могла по несколько дней не разговаривать и с нами, с детьми. Она часто в последующем говорила, что никого из детей ни разу не ударила. Но психологические наказания были похлеще физических! И, тем не менее, мы всю жизнь ее любили и очень жалели.

Сейчас, конечно, иногда мне кажется, что она нас и не любила, зацикленная на своем неудачном замужестве, считала нас лишним грузом. Но, как говорится, никто из нас не просит, чтобы его родили на этот свет. Так же, как никому не дано выбрать по своей воле родителей…

Возможно, из-за моей тяги к чтению, я уже в раннем детстве слишком идеализировала нормальные семейные отношения и всегда стеснялась своего отца, мне казалось, что любой, кто говорил, что знает его, намекает на то, что он пьяница. Уже после его смерти я переосмыслила свое к нему отношение. По сути, он был глубоко несчастным человеком. Невероятно начитанный (кстати, моя любовь к чтению – от него!), с золотыми руками и гениальной головой, он потихоньку скатился к пьянству, не найдя понимания и любви в собственной семье. Трудно оставаться добрым, когда чувствуешь к себе ненависть…

Старшие братья и сестры в то время относились к нам как к обузе. За нами нужно было присматривать, кормить, обмывать нас, потому что родительница умело перекладывала все эти обязанности на старшую дочь, как только дети отлипали от груди. Поэтому сердечной, нежной привязанности между детьми, можно сказать, не было.

Когда через много-много лет, встречаясь с одноклассниками, начинаешь вспоминать школьные годы, почти все хотят вернуть этот отрезок в своей жизни. Но не я. Ни одного дня, прожитого и оставшегося в прошлом, я бы не хотела возвращать. Даже молодости, даже юности".