Законодателем моральных законов является не кто иной, как наш разум, независимый от чувственно-эмпирических импульсов, и поэтому позиция подлинной, критической морали – это позиция автономии, а все гетерономные моральные системы, т.е. те моральные системы, которые стремятся вывести моральные законы из авторитета, отличного от чистого суждения о ценности, должны быть отвергнуты как ложная мораль и аберрация. Независимость от эгоистических интересов и побуждений, независимость от открытого или тайного стремления к счастью, независимость от склонностей и отвращений, от надежд и страхов, независимость также от церковных догм и метафизических догм – это и есть автономия. Воля называется доброй, когда она повинуется самозаконному закону, признаваемому ради нее самой, и злой, когда она нарушает этот закон вопреки своей совести. Из автономии и категорического императива Кант выводит, в соответствии со знаменитым «Можно, потому что должно», свободу воли как высшее основное условие возможности нравственного сознания; а поскольку эту свободу нельзя найти ни в причинно-необходимом ходе природы, ни в действиях эмпирического характера, последовательно определяемых причинами, он наделяет ею «интеллигибельный» характер человека, который скрыт за эмпирическим характером. При этом Кант связывает старое традиционное школьное понятие высшего блага (summum bonum) со своим определением разума как способности формировать трансцендентальные идеи путем умозаключения от данного обусловленного к необусловленному, учение о других «постулатах практического разума» и строит на этом свою моральную теологию, которая, как критическая вера в разум, должна занять место разрушенной им теологической морали и догматической метафизики высшего. – Этот поистине монументальный ход мысли, пожалуй, произвел на большинство современников и ближайших последователей Канта еще большее впечатление или, во всяком случае, имел для них еще больший смысл, чем трудные, темные, заумные, запутанные изыскания «Критики чистого разума». Именно благодаря ему Кант стал в глазах многих этическим реформатором человечества, именно благодаря ему И. Г. Фихте написал восторженные слова: «Философия Канта сейчас – лишь маленькое горчичное зерно, но из него должно вырасти дерево, которое осенит все человечество; оно должно породить новое, лучшее, более благородное поколение». Но и у него нашлись противники и критики. Его критиковали бесчисленное количество раз и с самых разных точек зрения – от Шиллера до Шлейермахера, от Шопенгауэра до Гербарта и т. д. – Кто-то обижался на то, что Кант в своем непримиримом ригоризме категорически запрещает любые склонности, даже склонности к идеально-прекрасному, перед лицом жесткого и строгого долга. Критикуют, что Кант устанавливает моральный принцип, который является чисто формальным, т.е. лишенным содержания, и лишь искусственным окольным путем пытается вложить в него содержание. Противоречие обнаруживается в том, что сначала он строжайшим образом разделяет добродетель и счастье в «Аналитике кн. V., но затем в «summum donum» они вновь соединяются. «Императивную форму» этики Канта упрекают в ошибке, которая, конечно, основана на своеобразной близорукости; ведь всякая этика должна устанавливать императивы для воли, так же как всякая логика устанавливает императивы для рассудка. Утверждается, что высший принцип практического разума Канта фактически сводится к «quod tibi fieri non vis, alteri ne feceris» и скрыто апеллирует к эгоизму, спекулирующему на взаимности. Моральную теологию приписывают тайному приверженцу eiroulus vitiosus и представляют как неуместный вброс догматической метафизики сверхчувственного, ранее опровергнутой самим Кантом. – Насколько обоснованными могут быть подобные возражения, здесь не обсуждается; мы воздерживаемся от антикритики. С другой стороны, как и в первом, теоретическом, разделе этих рассуждений, не связывая себя буквой Канта, мы хотим в этом втором, практическом, разделе подвергнуть самостоятельному рассмотрению некоторые наиболее существенные основные положения трансцендентальной философии.