Я смотрю в бездну, и хотя с такого ракурса мне не видно ее черного прожорливого нутра, только уровни и уровни вниз, я чувствую ее. Ее прикосновение становится желанным, манящим, выбор в ее пользу кажется единственно правильным и закономерным. Я держусь одной рукой за перекладину и наклоняюсь вниз, почти соскальзываю. Стоит разжать пальцы и всего секунды освобождающего полета приведут меня к ожидаемому концу. Я чуть расслабляю пальцы, почти делаю это.

Как было бы славно! Не знаю, что останавливает меня и встает между нами. Отклоняюсь назад, прижимаясь спиной к ограждению, и вместо освобождения снова чувствую боль и жаркую удушливую пелену внутри. Достаю из кармана маленький сверточек. Внутри обломок лезвия, совсем маленький – его даже неудобно держать. Поднимаю рукав на левой руке и быстро провожу лезвием по коже чуть выше запястья. Сначала ничего не видно, и я провожу снова рядом, уже с большим нажимом. Потом еще и еще. Из всех царапин постепенно показывается кровь. Сама не замечаю, как меня отпускает.

Закрыв глаза, я сижу и думаю уже более менее спокойно, что же мне теперь делать с Кейт. Может быть, мне стоит пойти и отказаться от оранжевой карты, вернуться вниз, на нулевой. Не знаю, как это сделать, но знаю, что это в принципе возможно. Я могу отказаться от всего этого. Мы с Лексом теоретически могли отказаться уже тогда, когда Кейн безапелляционно заявил, что мы идем с ним. Как на практике, не представляю, но теоретически мы имели право отказаться. Сижу и думаю, хочу я этого или нет.

По руке ползет большая влажная капля. Такое впечатление, что это просто вода, но я точно знаю что это, но мне не верится. Открываю глаза, чтобы убедиться – действительно, собралась и ползет по коже большая капля крови. Последняя царапина оказалась глубоковата. Все вместе они немного саднят.

В этот момент слышу шаги позади себя. Они останавливаются совсем рядом. Осторожно оборачиваюсь, но мне за перекладинами и растениями ничего не видно. Остается надеяться, что меня саму тоже никто не заметит.

Прислушиваясь, постепенно понимаю, что рядом остановилась на перекур группа офицеров. Пить алкоголь стражам категорически запрещено, как и некоторые другие вещества. Но курить можно, что они и делают, и конечно, где же еще как не здесь!

То, о чем они говорят, мне в большей степени не понятно – какие-то имена, термины, сокращения. Между тем сидеть так, на узкой полоске за ограждением, вдруг резко становится неудобно. Пытаюсь, устроится получше и определить хотя бы, есть ли среди офицеров Кейн и его сероглазый друг. Замираю, когда действительно слышу знакомые голоса. Меня охватывает непонятное чувство.

– Ну что, будем мы с ней что-то делать? – интересуется кто-то из офицеров. Почему-то не уточняя, с кем именно, он хочет что-то сделать.

– Будем, – отвечает низкий голос сероглазого. Судя по интонации, он уже даже знает что. – Устроим обыск как положено.

– А там уже есть что искать?

– После выходного будет, – отвечает он уверенно.

Они продолжают что-то обсуждать, мимо меня в бездну летят окурки. Стараюсь не ерзать, и не выдать своего присутствия, но как же ж неудобно! Прям как с теми собаками ночью, прошу про себя: свалите уже! А они балакают чего-то и балакают, и новая порция окурков летит, чуть не падая мне на колени. Когда офицеры наконец уходят, все тело так затекло, что мне стоит большого труда пролезть обратно на платформу. Осторожненько выглядываю из-за цветов и подхватываю свои пакеты. А что если они их заметили, увидят меня сейчас с ними и догадаются? Волнуясь, мышкой проскальзываю через шлюз в зал к своим бездушным машинкам.