Крепко обнявшись, мы прошлись по узким дорожкам, запутанным между невысокими голыми кустами. Фонари горят не везде. В некоторых местах темно, хоть глаз выколи. Андрей включил фонарик в телефоне и нашел лавочку, спрятанную в небольшой деревянной беседке.

– Нам сюда. – Он сильнее потянул меня за руку. И прежде чем сесть, стряхнул с лавки сухие листья. – В детстве я любил здесь прятаться.

– Прятаться от кого?

Он усадил меня к себе на колени и уткнулся замерзшим носом в меховой воротник.

– Мы жили вон в том доме. Видишь? Такой желтый высокий с красной крышей.

– Вижу.

– После школы, мы с пацанами прибегали сюда и прятались в этой беседке.

– А почему прятались?

– Тогда нам было лет по десять. – Громко шмыгнув носом, он положил голову мне на плечо. Я почувствовала через толстую куртку, как бьется его сердечко. – Прибегали сюда, чтобы покурить, послушать музыку. Иногда следили за молодыми мамашами, прогуливающимися с колясками. А еще убегали с уроков. Особенно, с физики. Терпеть ее не мог.

– Ты курил?

– Так, – скривил он губы. – Баловался. Уже потом, лет в двенадцать начал много курить. Тогда я был на каникулах в деревни. Дед застукал меня однажды с сигаретой в руке и так выпорол, что потом, я неделю ходить не мог. Задница жутко болела, мне даже приходилось, есть стоя. За то курить сразу же бросил.

– Хорошо, когда есть бабушка с дедушкой. Наверное, ты любишь их?

– Дед умер недавно, а бабушку – люблю. Мне нравилось проводить время в деревни. Это были самые счастливые дни. У моего отца еще есть двоюродная сестра, так вот ее сын приезжал тоже к бабушке. Мы с Юркой примерного одного возраста. Вдвоем нам было очень весело.

– Здорово, – сказала я, тихо завидуя. У меня давно нет ни бабушек, ни дедушек. – Расскажи о своем детстве. Каким ты был?

– Я был неуклюжим и худым. Мне не давали ничего делать.

– Почему?

– Однажды, дед попросил меня принести картошку из погреба. Я схватил большую корзину и побежал в сарай. Открыл крышку погреба и не посмотрел, что на лестнице сидела наша кошка Мурка. В темноте, я наступил на нее и свалился в погреб вниз головой.

– Ничего себе! Как ты остался жив? Там, наверное, глубина большая?

– Ага. Переломал себе два пальца на левой руке и вывихнул шею.

Он растопырил пальцы в разные стороны и, улыбаясь во весь рот, сказал:

– Вот. Смотри.

– И что?

– Вот этот был раздроблен в хлам. Его собирали по крупицам. Теперь он кривой. Видишь с боку шрам? А этот сломался – вот здесь. На шею надели какую-то жуткую штуку, с которой я ходил две недели. Мне даже пришлось спать сидя.

– Дед с бабкой с ума не сошли, когда ты свалился в погреб?

– Да уж. Чуть не сошли, – подтвердил он, зябко передернув плечами, и спрятал руку в перчатку. – С тех пор у меня началась счастливая жизнь. Если нужно было вскопать грядку, починить велосипед или принести воду из колодца, то просили только Юрку. А мне давали задания полегче, например, почистить картошку или собрать ягоду в огороде. Со временем я привык, что меня ограждают от тяжелой работы, и потом уже специально изображал из себя немощного ребенка. Ты не представляешь, как это круто, когда тебя считают каким-то недоделанным. Не запрягают, не о чем не просят.

– Ты хитрый, жук! – воскликнула я, стукнув пальцем ему по носу. – Оказывается, ты не так уж и прост.

– Разве это хитрость?

Белоснежные зубки сверкнули в темноте. Я чмокнула его в нос, и он еще сильнее прижал меня к своей груди.

– Но это продлилось не долго. Когда нам исполнилось тринадцать, Юрка заболел.

Голос дрогнул. Андрей замолчал, спрятав лицо в мои волосы.

– Сильно?

– Ага. Сильно. Он умер через два года.