Медлить было нельзя, любое промедление означало для Пахаро и его бойцов лишь одно – гибель.

– Огонь! – скомандовал Пахаро.

Тотчас же застрекотали автоматы Пахаро и его людей. Но в ответ тоже раздались выстрелы – у мрачных людей в штатском, оказывается, также имелось оружие. Невообразимая пальба и кутерьма поднялись в помещении.

– Коробки! – Пахаро старался перекричать грохот выстрелов. – Берем коробки – и к выходу!

Он ухватил одну коробку, кто-то из бойцов – три оставшиеся коробки. Все происходило мгновенно, в грохоте и дыму, притом кто-то из людей Пахаро догадался выключить в помещении свет. Держа коробку в одной руке, другой рукой Пахаро нащупал в кармане картонный прямоугольник с изображенными на нем птицей и змеей, достал, бросил его на пол и побежал к выходу.

На грохот выстрелов уже бежала охрана. Расталкивая охранников, Пахаро и его бойцы, держа коробки в руках, лавиной скатились вниз по лестнице и выбежали на улицу. К счастью, их джипы стояли тут же, у подъезда, никто не отогнал их в какое-то другое место.

Швырнув коробки внутрь джипов – по две коробки в каждый автомобиль, сандинисты мигом уселись туда же и сами и только тут заметили, что их не восемь человек, а всего лишь шестеро. Двоих не было. И это было очень плохо, потому что неизвестно, что с ними – живы они или убиты, но хуже всего было то, что этим двоим ничем нельзя было помочь. Немыслимо было возвращаться обратно в то помещение, откуда сандинисты только что чудом выбрались, немыслимо даже было ждать тех двоих. Все это означало лишь одно – гибель для всех остальных. Шесть живых – это в любом случае лучше, чем восемь убитых. Это арифметика войны, и никакой другой арифметики на войне не бывает.

– Уезжаем! – скривив лицо, скомандовал Пахаро. – Немедленно! Я сказал – уезжаем!

Да, нужно было уезжать, и притом как можно скорее. Нужно было, петляя по городским улицам и не зажигая фар, как можно быстрее выбраться за пределы города. Там, за городскими окраинами, было спасение. А внутри города – смерть. Обе машины разом тронулись с места.

– Кто? – коротко спросил Пахаро, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Дивертиго и Пастор, – ответил кто-то.

Это означало, что с ними нет этих двоих – Дивертиго и Пастора. Веселого и Пастуха.

– Вперед! – сжав до боли зубы, скомандовал Пахаро.

Как ни торопились сандинисты, а все же Пахаро дал команду свернуть на одну из окраинных улиц, где жили девушка Гата и старик Барба. Попасть туда нужно было непременно, хотя бы на миг, чтобы предупредить девушку и старика. Ведь неизвестно было, что сталось с теми двумя бойцами – Дивертиго и Пастором. Хорошо, если оба они убиты, потому что мертвые ничего не скажут. А если они живы и только ранены? Тогда дело обстоит хуже. Тогда их станут допрашивать. И они могут все рассказать. Конечно, может так статься, что ничего и не расскажут, а предпочтут смерть предательству. Но что если они все же расскажут? Захотят спасти свои жизни и расскажут? Или не выдержат пыток? Сомоса – палач и зверь, и он окружил себя такими же палачами и зверьми, как сам. Говорят, у Сомосы умеют допрашивать…

Ну и вот. Расскажут. И о Пахаро, и об его отряде, и много еще о чем, но главное – расскажут о девушке и старике. Ведь и Дивертиго, и Пастор знают, кто такие на самом деле Гата и Барба, и знают, где они живут. Ну а что будет дальше, о том и говорить не надо. Значит, девушку и старика необходимо предупредить о грозящей им опасности. Предупредить во что бы то ни стало. Даже ценой собственных жизней.

– Тормози! – приказал Пахаро бойцу, сидевшему за рулем.