Эти прекрасные мысли, однако, сочетались с проповедью «посконности и домотканности». «Не учен диалектики, и риторики, и философии! – гордо заявляет Аввакум и требует того же у своих последователей (из которых многие, к счастью, ему не повиновались). – Не ищите риторики, и философии, ни красноречия, но здравым истинным глаголом последующе, поживите. Понеже ритор и философ не может быть христианин»{50}. Отсюда оставался один шаг до глубоко противного истинному христианству противопоставления народов друг другу.

«…Русаки бедные – пускай глупы! – рады: мучителя дождались, полками в огонь дерзают за Христа, Сына Божия, света. Мудры блядины дети греки, да с варваром турским с одново блюда патриархи кушают рафленыя курки. Русачки же миленькия не так: во огонь лезет, а благоверия не предает!»{51} Конечно, на оскорбление «греков» (православных церковных иерархов на Востоке) толкала староверов грекофилия официальной церкви, но пристрастие Аввакума к русскому простиралось до оправдания ужасающих преступлений против русского народа во имя утраченного «порядка».

Царь Алексей Михайлович Романов

Если Никон старался наверстать в церкви то, в чем преуспел Иван Грозный для светской власти, то Аввакум с сожалением вспоминал о «твердой руке» Грозного, способной незамедлительно свернуть шею зарвавшемуся патриарху. «Знаете ли, вернии? – писал протопоп, – Никон пресквернейший – от него беда та на церковь ту пришла. Как бы (был) добрый царь – повесил бы его на высокое древо… Миленькой царь Иван Васильевич скоро бы указ сделал такой собаке!»

Указав царю Алексею Михайловичу, что тот «русак», Аввакум немедленно потребовал: «Перестань-ко ты нас мучить тово! Возьми еретиков тех (никониан. – Авт.), погубивших душу твою, и пережги их, скверных собак, латынников и жидов, а нас распусти, природных своих. Право, будет хорошо!.. Понеже суд бывает без милости несотворшим милости».

Гнев Аввакума нарастал, и новому царю – Федору Алексеевичу он предложил уже более четкую программу уничтожения иномыслящих. «А что, государь-царь, – писал он, – ка б ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал во един час. Не осквернил бы рук своих (человеческой кровью. – А. Б.), но и освятил, чаю. Да воевода бы мне крепкой, умной – князь Юрья Алексеевич Долгорукой! Перво бы Никона, собаку, и рассекли начетверо, а потом бы никониян. Князь Юрья Алексеевич, не согрешим, небось, но венцы победныя приимем!» Что ж, выбор полководца для войны за веру был удачен, ведь князь Ю.А. Долгоруков приобрел к этому времени (послание царю написано в 1676 году) немалый карательный опыт во главе войск, заливших кровью Крестьянскую войну под руководством Степана Разина{52}. К счастью, царь Федор не откликнулся на призыв Аввакума. Что же касается действительно талантливого полководца Ю.А. Долгорукова, то он в 1682 году, во время восстания в Москве, был казнен народом.

Аввакум пошел и дальше надежды на привлечение себе в союзники воеводы-карателя. Для истребления врагов «старой веры» хороши были и мусульмане. «Разумеешь ли кончину арапа онаго, – писал он товарищу при ложном известии о смерти судившего его некогда патриарха Паисия, – иже по вселенной и всеа Руския державы летал, яко жюк мотыльный, из говна прилетел и паки в кал залетел, – Паисей александрийский епископ? Распял-де ево Измаил (мусульманин. – А. Б.) на кресте, еже есть турской. Я помыслил: ано достойно и праведно… Распяли оне Христа в Руской земле, мздою исполнь десницы своя, правильне варвар над ними творит!»