Я смотрю и вижу эстетику и крышесносную мощь рожающей самки. Меня она покоряет, этот процесс вызывает у меня желание не мешать. Нужно увидеть это хоть раз. Нужно посмотреть под правильным углом.
А плацента? Ты ее видела? Такой круглый плоский орган. Человеческий орган. Он вызывает у меня необъяснимое благоговение. Я смотрю на нее и вижу дерево с ветвями-венами и пуповиной-стволом. Нужно увидеть это хоть раз. Нужно посмотреть под правильным углом.
Кормление грудью, несмотря на специфичность и сложность, – моя страсть. Женщина вырабатывает более 700 мл молока из своей плазмы крови в день. Просто берет и каждый божий день, много раз в день, из отростков на своей груди скармливает беспомощному детенышу до литра крови. Фундаментально, невероятно.
Это так по-человечески, так по-женски. Это натурально и простo, прямо как мир.
Нет, бабы не разучились кормить, мы разучились их поддерживать. Кроме всего физиологичного, медицинского, научного, есть нечто недосягаемое и неосязаемое. Это нельзя измерить тазомером, взвесить безменом, сцедить молокоотсосом. Это не обязано поддаваться логике, физике и помещаться в голову.
Я хочу, чтобы ты тоже это увидела. Посмотрела под правильным углом. Тогда ты уже не сможешь развидеть.
В детстве я мечтала, чтобы моя работа была полезной. Я хотела принимать участие в жизнях других людей и нести любовь.
Меня останавливало то, что мечта должна оставаться мечтой. Именно так работают установки в нашей голове, которых много, в том числе относительно родов.
И все-таки я сделала это. Сегодня я горжусь, что стала той, на кого хотела быть похожа в детстве. Я выбрала профессию, которая является фундаментом и истоком. Почему? Потому, что нет никаких причин, чтобы не делать мир чуточку лучше.
Если это смогла я, значит сможешь и ты.
Что для меня акушерство?
Для меня акушерство – это целая идеология.
Помню, во время своей первой беременности я посмотрела фильм про роды в Новой Гвинее – о том, как папуасы рожают. Вот женщина, пока что беременная, явно со схватками, сидит голой попой на земле. К ней подходит старшая соплеменница (мать или акушерка, не знаю), трогает живот, хлопает по голове и… уходит. Еще похлопала так, знаете: «Рожаешь? Ну-ну, рожай». Больше в фильме она не появляется. Женщина в какой-то момент рожает, вытирает новорожденного свежесорванными листьями, а диктор за кадром комментирует, что «она обращается с ребенком вполне буднично». Да не то слово!
Ну ладно, подумала 18-летняя я. И родила. Не в поле, конечно, – с мужем в маленьком роддоме.
Потом я стала изучать литературу и ездить на профессиональные конференции. Подоспел мой любимый автор Мишель Оден с рассказами о клинике в Питивье и идеями, что хорошая акушерка умеет не мешать рожать и вообще «сидит на своих руках».
Как, подумала я? А зачем она тогда нужна? А как же все это профессиональное скандирование «давайдавайдавайтужься»? У меня не сходился дебет с кредитом: почему им можно рожать естественно, папуасам тоже можно, а нам, средне цивилизованным людям, – нет?
Я же не так много прошу, просто хочу родить, а не чтобы меня родоразрешали!
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сделать то, что делали женщины много тысяч лет до меня. Этот физиологический процесс оттачивался миллионы лет эволюции в конце концов.
А потом мне открылся чудесный мир Midwife с их уникальной чуткостью, индивидуальным, а не унифицированным подходом, а еще невероятно широким взглядом на понятие нормы. И меня засосало…
Мы пристегнем тебя к батарее, и ты будешь жить с нами
Обычно так мне говорят на консультации по грудному вскармливанию. А все потому, что я беру ребенка на руки, он засыпает. Я делаю массаж животика, и боль стихает. Более того, когда меня вызывают по запросу «не берет грудь», я иногда думаю о том, что я вот предложу ребенку свою – возьмет же. Но делать это я, конечно же, не буду.