Ну надо же, каким я был маленьким

И наивным – жду, когда вылетит птичка.А сидим мы на огромной, старинного типа оттоманке.

Я с бабушкой и Мишей. Ну и Танюха Федорова влезла.

Опять я, Танюха, Миша, Коля Копылов, Галка и Василий Федоровы. И родительская металлическая кровать с сеткой-батутом и никелированными шарами.

Еще одним местом моего заключения была металлическая кроватка у нас дома. У нее были высокие спинки с решетками, одним боком она была прислонена к стенке, на которой висел коврик с семьей зайцев, убирающих урожай морковки, а с другой была натянута сетка высотой почти во весь мой рост. Хорошо помню, что все смотрят телевизор и смеются. Похоже, показывали «Лимонадного Джо», а мне ничего не видно. Ой как обидно.

Очень хорошо помню, как тетя Клава с мамой куда-то меня собирают. Зима, они надевают на меня ненавистные валенки, которые мне совершенно не хочется надевать, а я показываю им на солнце, освещающее дома напротив, и утверждаю, что на улице солнце, поэтому нет мороза. Не убедил. Куда мы ехали, не знаю. Наверняка в гости. Или к тете Клаве, или к тете Ларисе. Эти путешествия вдохновляли меня на таскание с грохотом по комнате деревянного стула. Толкая его по кругу, я, таким образом, изображал троллейбус.

К моменту моего рождения Копыловы и Федоровы получили комнаты в коммуналках и разъехались. Остались в двух комнатах квартиры в переулке Матюшенко дом 16 квартира 35 только мы вчетвером и бабушка. А в третьей комнате соседи – семья Григорьевых.

На входе в квартиру была большая прихожая с небольшой кладовкой, направо – ванная, слева – коридорчик в кухню с дверью в туалет. Прямо, справа – дверь в наши комнаты, а слева – дверь в небольшую комнату Григорьевых. Они жили там впятером: дед – старовер и знахарь, тетя Валя и дядя Володя, новгородский партизан, их дети Юрка, ровесник Миши, и чуть помладше Татьяна.

Вот они – окна наших комнат на четвертом этаже.

И вот вид из наших окон. Церквуху снесут, а примерно на ее месте в 1970 построят метро.

Наши комнаты были огромные, но выстроены были буквой Г – первая комната была проходная, вытянутая вдоль входной двери, и в конце ее, направо, была дверь в следующую комнату. Дом был сталинский, теплый зимой и прохладный летом, с огромными окнами – чтобы открыть форточку, даже взрослому нужно было встать на стул. Окна выходили на восток, и если утро было ясным, по стенке бегали солнечные зайчики, которые я безуспешно ловил. Ну и где теперь моя наивность?

А за окнами был простор. Даже Неву видно. И салюты над крышами на 9 мая и 7 ноября. А еще помню высоченное, на 10 этажей пламя, когда на правом берегу горела бумажная фабрика имени Володарского.

Да и каждый день было чем полюбоваться, глядя в окно. Днем летали стрижи, а на асфальтовой площадке прямо под окнами мальчишки с грохотом играли в «попа» – странную игру, помесь городков с пятнашками, для начала пытаясь железными битами сбить пружину от матраса. Вечером заходящее солнце окрашивало бежевые и коричневые стены домов в неописуемо красивые розово-оранжевые тона. А в темноте главное развлечение – наблюдение за вывеской кинотеатра «Спутник». Сначала голубым светом загоралась надпись. Потом земной шар. Потом из него вылетал спутник, и летел по орбите, оставляя за собой голубой след. Когда он скрывался в земле, вывеска гасла. А потом все начиналось сначала. Завораживало круче голливудских фильмов

А еще трамваи. До реконструкции Володарского моста они спускались с него по Ивановской, поворачивали на улицу Бабушкина, и перед «Спутником» сворачивали в переулок Матюшенко, где была трамвайная остановка. Потом мимо районной администрации выезжали на набережную Невы. На повороте трамваи разбрасывали из-под дуг фонтаны искр. Красота…