– Вообще-то, это довольно приятно, – произнесла я, почему-то удивляясь, что голос не мой. – Кроме пепла. Я вполне обошлась бы без вкуса пепла.

Все уставились на меня. Наверное, мне следовало устыдиться, что все видят, какое я чудовище, но сейчас, когда Кайса улыбалась мне моими губами и глазами, ничего ужасного я не чувствовала. Я такая, как есть, какой этот мир создал меня, и моей вины в этом нет.

И, как когда-то Кайса в теле Джонуса, я раскинула руки перед оторопевшими левантийцами.

– Ну, теперь вы мне верите? – произнесла я и в ответ услышала звон клинков.

Все смотрели на Тора, вопросительно и с укором.

Первым заговорил капитан, его голос звучал тревожно.

– Я не знаю, как чилтейцы относятся к смерти, – медленно перевел Тор. – Но у нас мертвое тело неприкосновенно до тех пор, пока не освобождена душа, а ты…

Он прервался. Капитан Рах заговорил снова, теперь уже быстро и обеспокоенно, и по кругу наблюдателей прокатилась рябь вздохов.

– Как ты там оказалась? – спросил переводчик. – Ты сказала, у тебя две души. Что ты сделала с душой Лепаты, почему можешь жить в ее теле?

Посмотрев на Кайсу, я увидела то же смущение, какое испытывала сама. Что-то изменилось. В вопросе не было любопытства, но присутствовал страх – и не перед говорящим и ходящим мертвым телом, как следовало ожидать.

– Я… ничего не сделала, – ответила я, переводя взгляд с Кайсы на левантийцев и прикидывая, не придется ли выбираться отсюда с боем. – Она была мертва. Души не было, только тело… как ящик.

Молодой человек начал переводить под нарастающий крик, и когда левантийцы бросились к нам, я, раскинув руки, закрыла собой Кайсу. Сил у моего неуязвимого тела было как после кварты Пойла, я рычала и бросалась на тех, кто готов был убить одну из своих, чтобы достать меня. Ничего удивительного, что Хана вечно не хотела расставаться со своими мертвыми шкурами, ведь такая мощь…

Я едва успела уловить быстрый взмах клинка, отблеск стали в слабом свете, а мгновение спустя он перерезал мне шею. Боли не было, лишь давление, когда острое оружие погрузилось в плоть, разрубая кожу, мышцы, жилы и кость.

Мне опять показалось, что я лечу, но не отделяясь от тела, а переворачиваясь и кувыркаясь, Я пыталась кричать, но не было воздуха, попыталась ухватиться за что-нибудь, но рук тоже не было, оставалось смотреть, как кружатся левантийцы, пока не ударилась оземь. Я лежала в траве и не чувствовала ничего ниже шеи. Нет, чувствовала отсутствие всего ниже шеи. Крики доносились до меня как сквозь воду, и куда ни глянь, всюду ноги, и…

Я опять полетела, вырвалась на свободу, на сей раз не чувствуя тяжести, возвращаясь в тепло и громкий гул тела, дышащего, живого и шумного.

«Касс? Ты здесь?»

«Я… Кажется, да».

Подступившее чувство облегчения было самым прекрасным, что я когда-либо испытывала.

– Это было ни к чему, – громко произнесла Кайса, уперев в бока наши руки. – Я могу забрать свою вторую душу и без разрубания мертвого тела.

Переводчик молчал. Левантийцы не слушали и почти не шевелились. Капитан Рах опустил клинок, с острия которого капала кровь. Его грудь тяжело вздымалась, хотя для отрубания головы не потребовалось больших усилий. И тут вдруг он упал на колени и дотронулся до отрезанной головы.

– Меня там больше нет.

Нас как будто никто не слышал. Один за другим раздавались горестные возгласы. Капитан ткнул в меня пальцем. Я вздрогнула, но он ничего не сказал, только бережно взял в ладони отрезанную голову, словно в ней еще теплилась жизнь.

Все глаза были прикованы к капитану. Сделав несколько шагов обратно, к святилищу, он встал на колени на залитую кровью землю и запел. Остальные присоединились к нему, одни громко и отчетливо, а другие тихо, будто бормотали молитву.