– А сейчас у тебя вроде неплохо выходит.

Такие проблески жизни помогали мне верить, что у него есть будущее.

– Точно. Ладно, в следующий раз поем с Ладонью и выскажусь насчет пережаренных грибов.

Он посмотрел в миску.

– Они совсем подгорели. Тебе необязательно оставаться.

– Знаю.

Отложив нож, Гидеон взял миску, глядя куда-то мимо меня. Под его глазами залегли круги, руки слегка дрожали, но хуже всего была эта манера неподвижно сидеть, уставившись в никуда. Мне хотелось вывести его побыть у костра, на людях, но эти стены защищали не только остальных от существования Гидеона, но и его самого от всеобщей ненависти.

Покончив с едой, я взял дрова из сложенной в углу кучи и подбросил в костер.

– Здесь ужасно холодно, – сказал я, оглядываясь в поисках одеяла. – А ведь будет еще холоднее. Какой он, этот снег?

Гидеон поднял взгляд.

– Холодный.

– Серьезно? Вот это сюрприз. Я думал, он горячий.

– Он и вправду обжигает. И лед тоже. Если совать в него руки. – Гидеон отставил миску. – Помнишь это ощущение, когда долго скачешь на холодном ветру и пальцы становятся толстыми и негнущимися? А если пытаешься их согреть, начинается покалывание и жжение? Вот что-то похожее. И он… хрустит.

– Хрустит? Как уголь?

– Да, только более скользкий. В первую зиму я поскользнулся и долго щеголял желтыми синяками на заднице.

Я вытащил одеяла из кучи возле спальных циновок, бросил одно Гидеону, а второе накинул на плечи, не обращая внимания на затхлый запах. Стоя прямо у огня, я задавался вопросом, смогу ли когда-нибудь снова по-настоящему согреться.

Гидеон отодвинул еду в сторону, не обращая внимания на одеяло.

– Не заставляй меня укутывать тебя, – сказал я.

– Мне не холодно.

– Ерунда. Я занимался физической работой, и все равно мне холодно.

Я присел на корточки и взял его руки в свои. все равно что схватиться за ледяные куски железа.

– Боги, Гидеон, ты холодней покойника. Давай, двигайся ближе к огню.

– Я не мерзну.

Он не дал мне подтащить его поближе, и я демонстративно обнюхал себя.

– Я что, так сильно воняю?

– Как смерть.

– Ну, это прекрасный, истинно левантийский запах. Давай же…

– Нет. – Он выставил вперед трясущуюся руку. – Просто оставь меня в покое. Прошу тебя.

– Гидеон, я никуда не уйду. Я ведь не ушел вчера и позавчера. И позапозавчера тоже.

– Хотя грибы были не такие горелые.

Я рассмеялся от неожиданной шутки и потянул его за ноги. Потеряв равновесие, он уткнулся в меня, и на мгновение пространство между нами исчезло. Его запах, его тепло, его присутствие пробудили не только старые воспоминания, но и новые. Как он выплеснул гнев мне в лицо после резни в Тяне. Как, сидя на троне, приказал убрать меня с глаз долой. Как поцеловал в лоб и попрощался – предупреждая больше не вставать у него на пути.

В комнате стало еще холоднее. Я отступил на шаг с жизнерадостными извинениями, а Гидеон встал и позволил мне набросить одеяло ему на плечи. Вспышка веселья испарилась, но он, по крайней мере, держался прямо.

– Нужно сбрить тебе волосы, – сказал я.

– Нет.

Гидеон обхватил себя руками, словно защищаясь.

– Они слишком длинные для Клинка.

Он отпрянул, будто спрятался в безопасное место где-то внутри себя.

– Я больше не Клинок.

– Нельзя перестать быть Клинком. Давай я тебя обрею.

– Я же сказал нет, Рах.

Он отодвинулся к стене, его руки дрожали, и я понял, что перегнул палку, слишком сильно стараясь быть полезным и заботливым.

– Ладно. Твои волосы и так прекрасны, – отступил я.

Конечно, я сморозил глупость, но она хотя бы удивила его настолько, что он уставился на меня, а не впал в панику.

– Что?

– Рыжина. Я по ней скучал.