– Ты к кому-то приехала или просто здесь проездом?

Я уже съела больше половины блинчиков, но впереди еще много времени. Желудок просит добавки.

– Нет, я… – я сглатываю и прочищаю горло. – Я только что сюда переехала.

Кейт удивленно на меня смотрит:

– Вот как? В Аспене такое случается нечасто, – она наклоняет голову и внимательно рассматривает мою единственную сумку. – Занимаешься фигурным катанием?

Я давлюсь блинчиком:

– Откуда…

– По конькам, – Кейт показывает на спинку скамейки.

– Нетрудно догадаться.

– А, да, – я делаю большой глоток кофе, а затем добавляю, – меня приняли в аспенский «АйСкейт».

– Ого! Значит, у тебя хорошо получается. Туда берут только лучших, – Кейт кусает печенье с сахаром, закрывает крышку банки и ставит ее на место, рядом с кексами. – Моя дочка тоже там занимается.

Последний кусочек блинчика исчезает у меня во рту. Я поспешно глотаю, смотря на Кейт широко открытыми глазами:

– Дочка?

– Гвен. Она примерно твоего возраста, – Кейт показывает на меня надкушенным печеньем. – Тебе двадцать?

– Двадцать один, – поправляю я, а затем хмурюсь. – Вы случайно не добавляете в блинчики эликсир вечной юности? Я бы от такого не отказалась.

Кейт смеется. Крошки сыплются на прилавок, когда она надкусывает бисквит.

– Я рано стала матерью. В семнадцать. Но если я найду такой эликсир, я тебе непременно сообщу.

Звон колокольчика возвещает о новом посетителе.

– Черт, как же холодно на улице.

Молодой человек с огромной спортивной сумкой высыпает снег из ботинок на плитку. Он отряхивает перчатки, и на пол падает еще больше снега.

– Доброе утро, Уайетт, – приветствует его Кейт. Она уже наливает кофе в одноразовый стаканчик. – Ты сегодня припозднился.

– Да, я проспал.

Парень берет стаканчик, кладет на стойку две долларовые купюры и насыпает в кофе столько сахара, что я всерьез задумываюсь, не панацея ли это для всего города.

– Вчера на это ушло больше времени, – он закрывает крышкой свой стаканчик. – Наверное, пора отрегулировать кофе-машину.

Кейт поднимает бровь:

– Ты говоришь мне это как минимум три раза в неделю, когда появляешься здесь по утрам.

Уайетт ухмыляется. Его черты лица пугающе привлекательны, и я готова поспорить, что он один из тех, кто слишком хорошо это понимает.

– Точно. Ну, что сказать? Жизнь у нас всего одна.

Он поднимает на прощание стаканчик и шаркает к двери, задевая сумкой мои коньки. В боковом отделении висят две скрещенные хоккейные клюшки.

Ага. Хоккеист.

– Лучше держись подальше от его вечеринок, – говорит Кейт, когда Уайетт покидает закусочную, – иначе похоронишь свою мечту, даже не успев подумать о слове «Олимпиада».

Я наливаю кофе в чашку и наблюдаю, как она медленно заполняется до краев.

– Соревновательный спорт и вечеринки несовместимы.

– Ох, только при Ноксе этого не говори.

Я поднимаю глаза, нахмурив брови:

– При Ноксе?

– Объявится с минуты на минуту, – отвечает она, указывая на новый стаканчик с кофе, который она почти налила.

– Он тоже хоккеист?

– Не совсем, – уголки ее рта украшает загадочная улыбка. – Он сноубордист.

Не успела она это произнести, как колокольчик на двери снова звенит. В закусочную входит широкоплечий парень с коротко стриженными светло-каштановыми волосами.

Я замечаю, что он смотрит прямо на меня. Мы сталкиваемся взглядом, и я вижу только его зеленые глаза. Из-за освещения их светло-зеленый цвет кажется мне необыкновенным, они как будто светятся.

Он первым отводит глаза. Снежинки падают с его волос на черный пуховик. Ноги обуты в теплые ботинки.

– Спасибо, Кейт, – говорит он, пока кидает в кофе – сюрприз! – три пакетика сахара. Другой рукой он потирает лицо.