Таким образом, к седьмому классу, твёрдые четвёрки и пятёрки по этим предметам прочно поселились у меня в дневнике с наклеенным парашютистом. А с пятого по седьмой вела нас географ Галина Ивановна Грачева. Мы учились у неё предмету и как сейчас помню толстущий учебник географии для шестого класса. Таких уж нет, зато есть другие.

Математика же осталась для меня непройденной как Антарктида – далёкой и непонятной. Моим счастьем было то, что все эти хитроумные и важные предметы вела добрейшая Валентина Александровна или по-простому, «баба Валя». Потом, в восьмом классе она стала нашим классным руководителем, и выпускала нас. Сидя на уроках алгебры и геометрии, я дрожмя дрожал, заклинал, чтобы только не спросили, прошли мимо, потому что сидел, как назло, на передней парте и считанные метры отделяли меня от классной доски. Выходящие отвечать падали духом – я не при всем желании им подсказать по той простой причине, что сам не знал, о чем же им говорить. Зато других уроках я процветал – особенно на русском и истории.

Но однажды со много случилась в шестом классе жуткая история, о которой я до сих пор вспоминаю с содроганием. В тот злополучный день «баба Валя» выгнала меня с урока и повелела без родителей не приходить – в тетрадке за контрольную работу красовалась жирнющая двойка. Учительница не на шутку рассерди-лась и за мое безделье и за мою бездумность и бестолковость в счёте.

Она очень жаждала видеть маму. Дело было глубокой осенью, где-то в октябре-ноябре. Одев верную железнодорожную чёрную шинель с обрезанными полами, я носил её с гордостью, потому что ни у кого такой не было, побрёл из школы в жуткой подавленности. Идти домой раньше времени было страшно, а никуда больше не пойдешь раньше времени – мать сразу догадается. Ноги сами принесли меня в школьный сад, запущенный и заросший высокой травой. Облюбовав одну уцелевшую скамеечку, нагрёб побольше побольше листьев под ноги, засунул руки в рукава и стал думать печальную думу. Где-то под спудом трепетала мысль, что можно спокойно просидеть, ну час, два и это – на улице, когда рядышком, за забором люди, и не знают, не ведают обо мне, сидящем в холоде и осенней сырости промозглого октябрьского дня. Жуткое оцепенение охватило меня, всякие думы полезли в голову и незаметно для себя я заснул.

Пришел в себя уже когда темнота пала на город, ветер, холодный и сырой застудил суставы, шинель набухла влагой и совершенно не грела. Сидеть на скамейке надоело, захотелось в тепло и, пересилив себя, решился. Немного разогрелся, а скорый сон несколько подкрепил меня и уже не думалось так мрачно о своём житье-бытье. Начав жалеть себя, я вдруг понял никчемность этого, потому как сам был виноват. Крались тихонько мысли, вроде такой как «назло всем уши отморожу». За дремотой подкрался вечер, слёзы, катившиеся, из глаз подсохли, голова, гудела словно басовый колокол, звон глухо оглашал сознание. А я все не уходил со скамей-ки. Наконец, собрав все силы, вскочил со скамейки. И еле-еле сделал несколько шагов, чуть не упав на колени – ноги совершенно не слушались. Но потихоньку пошагал. Я уж не помню чем всё это закончилось. Мама действительно приходила в школу. Но что она могла сделать против моего характера, неспособного к точным наукам…

Планшет, с которым я одно время ходил в школу был; замечательным. Его мне подарил зять Алексей, муж старшей сестры Раи, приехавший из Польши, где он проходил военную службу..Из этого планшета отец выдрал целлулоид, сделав для себя блокнот. Но разорванное я я зашил и получился неплохой портфель. Мне завидовали все мальчишки в классе. И он прослужил, мне верой и правдой целых четыре года, пока в восьмом классе я не сменил его, совсем растрёпанного на тонкую папочку.